Андрей Зарин - Северный богатырь. Живой мертвец [Романы]

— На глазах жить будете! Спуска не дам! — погрозил он оробевшим мужикам.

Недалеко от его усадьбы стоял охотничий домик, и он, предназначив его для Федулова с дочерью, торопливо стал прибирать его к их приезду.

Недели три провел он в томительном ожидании. Наконец по дороге показался возок, и Дмитрий встретил Федуловых.

Маша даже не взглянула на него и походила на приговоренную к смерти. Дмитрий насильно поцеловал ее руку, злобно думая, что она «обойдется». Федулов поцеловался с ним, выйдя из возка, и сказал вместо приветствия вполголоса:

— Слышь, Семен-то выздоровел и в Питер укатил, к царю прямо.

Дмитрий вздрогнул и побледнел.

— Помирись с Вороновым, — сказал Федулов, — он все дело обмозгует. Беда ведь, коли Семену успех будет!..

Еще черти, как говорится, на кулачках не дрались, как угрюмый хохол, денщик Ивашка, стал будить своего барина, капитана семеновского полка Башилова. Молодой человек не хотел подыматься и мычал, брыкаясь ногами, но флегматичный Ивашка методически встряхивал его за плечо и повторял:

— Ваше благородие, подыматься пора! Ученье скоро.

— У, черт тебе дядька! — выругался Башилов и наконец раскрыл глаза, но тут же мысль о строгой дисциплине мелькнула в его голове и он, быстро сев на узкой постели, тревожно спросил: — Что? Не проспал я?

— А як же! — ответил Ивашка. — Я же будил-будил, толкал-толкал!

— Который час?

— У все четыре!

Башилов вскочил как ужаленный.

— Ах, ты, скверная образина, — закричал он хриплым голосом, — хохол неумытый! Как же я поспею теперь? Одеваться! Живо!

Ивашка степенно подал умыться своему барину и стал помогать одеться; это была целая процедура, особенно с уборкой головы, хотя у всякого офицера был парик. Наконец Башилов оделся и взял треугольную шляпу. В высоких ботфортах, в туго натянутом мундире с воротником под самые уши, со шпагой назади, в крагах, с косой и буклями, он имел вид бравого, настоящего павловского солдата, крепкого, рослого, здорового.

— Хоть съешьте чего, — сказал Ивашка, — что же так, голодному-то!

Башилов только сердито посмотрел на него и крикнул:

— Из-за тебя, скотины, еще опоздаю, а ты: «Съешьте»!

— Не беспокойся, ваше благородие, — широко улыбнулся Ивашка, — теперь еще только половина четвертого. Я так, для страха сказал!

— Как? Наврал?! Ах, ты!.. Да я тебя!.. — вспыхнул Башилов, но, тотчас успокоившись, спросил: — А что поесть-то?

— Курица есть и сбитень. Я разогрел его!

— Тащи! — и Башилов присел к столу и жадно начал есть принесенное Ивашкой.

В окно смотрел хмурый осенний рассвет, и убогая комнатка капитана гвардии казалась еще несчастнее. Он снимал у огородника избу в одну горницу с печкой за перегородкой, где жил его денщик. Бревенчатые стены не были ничем украшены: только в углу висели старый халат да офицерский шарф; мебель этой горницы составляли: два жестких дивана, четыре стула, стол и узкая походная кровать, да в углу стояла целая куча чубуков от трубок.

Башилов поел, резко сорвался с места и схватил шляпу; денщик развернул перед ним серую шинель.

— А что на обед будет? — спросил он.

— Каждый день, дурак, с пустяками лезешь! Что, что? Делай, что хочешь!

— А гроши?

— А гроши? — передразнил его Башилов. — Что, я делаю их, что ли? Займи где-нибудь! — сказал он и быстро скользнул в двери.

— Смордовать где качку, — пробормотал Ивашка, задумчиво почесав в затылке, — а хлеба в лавке дадут.

Тем временем Башилов уже храбро шагал по лужам и грязи под мелким осенним дождем, торопливо направляясь к казармам.

Сегодня был назначен у них плац-парад и, того гляди, мог приехать и сам император. При этой мысли Башилов ускорил свой шаг.

Он жил на Конной площади, и до семеновского полка ему надо было пройти немалый конец по Обводной канаве; но он сокращал путь, перелезая по дороге плетни и идя прямиком по огородам и пустырям.

— Эй, Башилов? — окликнул его веселый голос недалеко от казарм, и с ним сравнялся маленький толстый поручик.

— Башуцкий! Здравствуй! — ответил Башилов. — Что вчера делал?

— Что? Продулся! Ха-ха-ха! Сегодня отыгрываться буду! Греков звал! У него чуть не ассамблея готовится. Прелестниц назвал! Пойдешь?

— Ни гроша нет! — уныло вздохнул Башилов.

— Глупости! Он же даст и на почин!

— Э, други! — крикнул сзади молодой голос, и их догнал штабс-капитан Вишняков. — Говорят, государь приедет?

Офицеры кивнули ему в ответ и вошли в казармы, где каждый направился в свою роту.

В низкой огромной комнате толпились солдаты Башилова. Он поздоровался с ними и приказал выводить их на двор. Там уже выстраивались ряды. Шеф полка метался, хрипло крича, офицеры суетились, и только Башилов спокойно выравнивал свои ряды.

— Музыка, вперед! — закричал командир второго батальона, — шагом марш!

Солдаты, брякнув ружьями, потянулись со двора на огромный плац. Впереди ехал шеф полка, тучный полковник, рядом с ним командир второго батальона и позади них два адъютанта и горнист. Офицеры и солдаты шли без шинелей; дождь монотонно поливал их и портил мундиры и настроение духа.

На площади уже выстраивались ряды измайловцев. Семеновцы установились тоже, и наступило томительное ожидание. На краю площади стал собираться народ, неизвестно откуда появились собаки.

— Едут! — вдруг пронеслось по рядам.

— Стройсь! Оправьсь! — раздалось тут и там.

Произошло движение, и потом все застыло и замерло.

«Хлюп, хлюп, хлюп», — раздалось шлепанье конских копыт по грязи, и в сопровождении четырех лиц показался император на своем неизменном Помпоне, огромной английской лошади. Он был в темно-зеленом мундире, с одной звездой на груди, в белых лосинах и крагах, с хлыстом под мышкой.

— Здорово, молодцы! — весело произнес он и при дружном крике солдат медленно поехал по их рядам.

И солдаты, и офицеры читали в душе молитвы, боясь какого-либо неосторожного упущения, ничтожного по существу, но в глазах взыскательного Павла могущего обратиться в преступление. На этот раз государь был в благодушном настроении.

— Вот, сударь мой, — говорил он ехавшему за ним полковнику Грузинову, — настоящие солдаты, гатчинская выправка! — и улыбался.

Проехав все рады, он остановился у края площади и был окружен толпой зевак и собаками Он опустил руку в задний карман мундира, вынул булку и стал крошить ее собакам.

— Ну, ты, ты! Жадная, — кричал он изредка и отгонял хлыстом слишком дерзкую собаку.

А роты тем временем выстраивались, приготовляясь к маршу.

Наконец император скормил всю булку и махнул собакам. Те тотчас отбежали прочь.

— Ну, теперь прошу отодвинуться, — сказал государь толпе зевак и шепнул Грузинову: — Начинать!