Станислав Федотов - Благовест с Амура

Николай Романович остановился в дверях, любуясь своей красавицей женой, и в сотый раз уже, наверное, восторженно ужаснулся про себя, что эта прекрасная женщина, которая на двадцать лет моложе, из княжеской семьи, любит его, обыкновенного дворянина, каких сотни и тысячи, который всего лишь три года как произведен в действительные статские советники. Отслужив девять лет в Министерстве внутренних дел в должности вице-директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий, он с одушевлением принял назначение на пост первого градоначальника Кяхты, видя в том хорошие карьерные перспективы. Собственно, генерал-губернатор Муравьев эту должность и «пробивал» в министерстве именно под него, Ребиндера, потому что на столь важном пограничном посту ему нужен был человек, разбирающийся в правилах внешней торговли и таможенной службы, а у Николая Романовича за чиновничьими плечами были и Департамент внешней торговли, и Гродненский таможенный округ. А Департамент духовных дел, где все было расписано от сих до сих, надоел ему хуже горькой редьки. И вот он приехал в стольный град Иркутск, где генерал-губернатор лично ввел его в круг декабристов, был приглашен в дом Трубецких, с первого взгляда влюбился в двадцатилетнюю Сашеньку, очертя голову посватался и, к своему изумлению, получил согласие и самой девушки и ее родителей.

Ребиндеры в Кяхте были просты в общении, доступны, а Александра Сергеевна вообще стала украшением довольно многолюдного троицко-савского «света», который составляли купцы, офицеры пограничной стражи, чиновники городской управы и таможни, учителя трех местных училищ и ремесленной школы и, разумеется, их семьи.

Жизнь тут, можно сказать, кипела. Кяхта уже более ста лет была центром российско-китайской торговли, через нее ввозился чай не только для Российской империи, но и для всей Западной Европы (его там даже называли не китайским, а русским чаем). Купечество ширилось и богатело, однако было весьма недовольно ограничениями, наложенными на торговлю Министерством финансов, в первую очередь тем, что запрещено было торговать на деньги — только на обмен товарами. Министры финансов — Канкрин, Вронченко и Брок опасались вывоза из России золотых и серебряных монет и налагали на генерал-губернаторов обязанность бороться с контрабандой монеты. Муравьев поначалу безропотно принял эти правила и даже способствовал осуждению купца первой гильдии Маркова, которого три года продержали в тюрьме за найденные у него 14 тысяч рублей серебром, якобы приготовленные для контрабанды в Китай. Однако времена изменились, меновая торговля стала тормозить развитие, и генерал-губернатор как человек, склонный к реформам и новациям, все настойчивей предлагал правительству введение торговли за деньги. Николаю Романовичу он поручил провести тщательный анализ торговых операций для своего доклада в Петербурге, чем тот занимался с прилежанием и удовольствием.

А в конце июня, когда Муравьев был за границей, китайцы из Маймачина вдруг сообщили Ребиндеру, что создается комиссия для установки пограничных знаков по левому берегу Амура от Горбицы и ниже согласно листу правительства России. Николай Романович, зная, что исправляющий обязанности генерал-губернатора Венцель на ответные действия не уполномочен, о возникшей ситуации напрямую отписал в Министерство иностранных дел. И вот получил письмо от самого графа Нессельроде.

Николай Романович, налюбовавшись живой картиной «Вышивальщица», теперь уже специально потихоньку подошел сзади и поцеловал жену в обнаженное декольтированным платьем плечо.

— Ой! — испуганно сказала Саша и тут же засмеялась, обхватила правой рукой голову мужа и ласково-нежно прижала к своей голове. Потом отодвинулась, близко-близко заглянула ему в глаза и ответила легким поцелуем в губы. — Что-то случилось, милый?

У Николая Романовича от ее взгляда и поцелуя застучало сердце, но он взял себя в руки и протянул жене письмо:

— Вот. Удостоился личного ответа канцлера, Карла Васильевича Нессельроде.

— Да-а? — удивленно протянула Саша, беря сложенный втрое лист лощеной бумаги. — И что же он пишет?

— Прочти. — Николай Романович делано равнодушно встал у окна, заложив руки за спину и покачиваясь с носков на пятки. Внутри у него все ликовало: наконец-то Сашенька увидит, что ее муж чего-то стоит, коли с ним ведет личную переписку глава внешней политики России, к которому внимательно прислушивается сам император!

— Так, — говорила Саша вполголоса, пробегая глазами убористый текст письма, — комиссия соберется в ноябре в Урге под председательством амбаня Бейсэ… приглашают русских уполномоченных… «министерство поручает эту миссию Вам, милостивый государь Николай Романович, — цитировала она чуть погромче, — взяв с собой в сопровождение переводчика, офицера пограничной стражи…»

— Ты представляешь, — не выдержав, перебил муж, — мне поручается дипломатическая миссия!

— А вы подумали, Николай Романович, — осторожно спросила Саша (она никак не могла привыкнуть называть его без отчества и на «ты»), — как к этому отнесется генерал-губернатор? Общаться с правительством, тем более с Нессельроде, через голову своего начальства, да еще по столь щекотливому вопросу… — И, в большом сомнении покрутив головой, добавила: — А взять на себя междугосударственные пограничные переговоры — вообще, очень и очень рискованно.

— Но, Сашенька, разве возможно отказаться от поручения канцлера? — погружаясь в некоторое смятение, промямлил Николай Романович. — Он же меня уничтожит одним щелчком.

— Господи, Николай Романович, вы же знаете, что Муравьев своего человека всегда защитит. Об этом папенька не раз говаривал. Да и станет ли граф заниматься каким-то мелким чиновником!

— Я не какой-то мелкий чиновник, — обиделся муж. — Я — действительный статский советник! Четвертый класс Табели о рангах! Это по всем разрядам…

— Знаю, знаю, дорогой, вы — генерал-майор. Простите меня за оговорку. Но в глазах канцлера вы же просто городничий.

— Ты хочешь сказать: Антон Антонович Сквозник-Дмухановский [27] Городничий из комедии Н. В. Гоголя «Ревизор». ? — с сарказмом вопросил муж. — Ну, спасибо, друг любезный, припечатала! — Вконец разобиженный, Николай Романович почти вырвал из рук жены письмо и направился к выходу.

Сашенька вскочила и, догнав его у самых дверей, повисла у него на шее, целуя в бакенбарды и усы:

— Простите меня, дорогой, ради бога, простите! Я совсем не хотела вас обидеть. Умоляю!

— Ну, ну, хорошо, хорошо, — растроганно говорил он. Ее поцелуи всегда сводили его с ума, она отлично это знала, а он знал, что она знает, но тем не менее всегда подчинялся их чарам — иногда возбуждающим, иногда расслабляющим, как сегодня.