Сьюзан Вриланд - Клара и мистер Тиффани

Но каким образом я расположу бутоны по отношению к абажуру из свинцового стекла? Не загоню ли я себя с этим замыслом в сложную головоломку? Что бы я ни создала, я не обращусь к мистеру Томасу. Моя душа бунтовала против любых ограничений. Безудержность мистера Тиффани позволяла мне быть экстравагантной. Я пойду к нему.

Огромная елка, увешанная украшениями, выдутыми из стекла, была центром притяжения комнаты приемов в особняке мистера Тиффани на Семьдесят второй улице. Посетив здесь с полдюжины балов Тиффани, я не испытывала ни малейшего смущения. Кроме меня лишь Элис, Агнес и три мисс — Минни, Беатрис и Мэри — чувствовали себя непринужденно. Ольга обходила персидские ковры, не отваживаясь ступать по ним. Казалось, для нее было болезненно находиться в месте такого показного богатства и чуждого образа жизни. Ее встревоженное выражение лица свидетельствовало о мучительных вопросах, будоражащих ее ум. Девушка окидывала помещение взглядом, близким к паническому, пока не увидела волшебный витраж с бабочкой и японским фонариком. Тогда, успокоенная чем-то, что ей близко, она подпала под его колдовство, застыв, как изваяние.

Ольга являла собой доказательство того, что студии Тиффани были чем-то большим, нежели просто художественными мастерскими. Они превратились в большую общественную лабораторию, где беспризорница, прежде завивавшая перья для шляп за полтора доллара в неделю, могла разговаривать с сыном Короля бриллиантов. Беднейшая из моих «девушек Тиффани» точно так же наслаждалась необъятной палитрой цветов, как и я, испытывала то же стремление к признанию в ограниченном мирке нашей студии, ту же надежду на любовь, которая светилась в ее глазах в этот праздничный вечер.

Элис подошла ко мне с блюдцем, полным птифуров — таких миниатюрных пирожных.

— Никаких признаков паши, — поделилась я с ней.

— Можно было рассчитывать на то, что он появится хоть на пять минут.

Нелли, Тереза и Мэри были особенно разочарованы тем, что он не поприветствовал их. Им хотелось, чтобы босс увидел своих работниц в их лучших платьях, а я лелеяла мечту, чтобы они приобрели опыт общения с ним в таком светском окружении. Мы выждали еще двадцать минут.

— Похоже, я знаю, где он скрывается, — сказала я Элис. — Поднимусь-ка наверх.

Я прошла через дверь в небольшой вестибюль, поднялась по узким изогнутым ступеням и распахнула двойные резные двери. Огонь в одном из пещероподобных углублений в очаге из кедрового ствола бросал на пол отсвет, похожий на фартук. Все остальное тонуло в зловещей мгле. Мистер Тиффани утонул в низком кресле, накрытом шкурой животного, наблюдая, как горят огромные поленья. Он поднял свой стакан, отпил огромный глоток и отреагировал на меня без удивления.

— Извините меня. Я полагала, вы захотите получить отчет о том, как все наслаждаются этим вечером.

— Мне наплевать, наслаждаются они или нет!

Его преднамеренная грубость потеряла ожидаемый эффект, ибо он не смог произнести «наслаждаются» без шепелявости.

— Не стойте здесь, как служанка, ломающая руки. Да, я набрался и собираюсь набраться еще, так что не изображайте потрясение. Садитесь и выпейте со мной. Мне нужна компания.

— Внизу собралась огромная компания.

— Пххх! Я в трауре. Я не шляюсь по вечеринкам.

Перед тем как налить себе, мистер Тиффани поднял графин из граненого хрусталя и уставился через него на свет очага.

— Ваша подружка Элис внизу?

— Да. Мы приехали вместе. Мы квартируем в одном пансионе.

— Как уютно. — Его голос был окрашен сарказмом. — Она — милый котеночек. Делает неплохую работу в Короне.

— Ваших дочерей внизу нет. Я думала, они могли бы выступить в роли хозяек.

— Я просил их сделать это. Дочери больше не обращают на меня внимания. Они теперь ненавидят меня.

— Я уверена, что нет.

— Не успокаивайте меня, Клара, — буркнул он. — Вы ничего не знаете о том, что здесь происходит.

— Возможно, знаю. Я знаю, какой вы, и могу представить, каковы они.

— Это Белнэп наболтал? Вы двое что-то уж больно сдружились. Знаете, он ведь гомик.

— Вы видите то, что ищете. Мне это безразлично.

— Вовсе нет. Вы ведь тоже по-своему ханжа.

— Льюис, возьмите себя в руки. То, что вы несчастны и пьяны, не дает вам права оскорблять любого, кто хранит вам верность и кого волнует, что вы страдаете. Мне известно, что это такое потерять супруга. Вы переживете эту утрату, вспоминая хорошие времена. Только не купайтесь в сожалениях.

— Я буду купаться в них, если захочу. Бог видит, сколько их у меня.

Мистер Тиффани все еще не снисходил удостоить меня взглядом. Просто постукивал кулаком по подбородку и пристально смотрел на огонь.

— Взгляните-ка вот на тот стол, — приказал он.

На столе лежал чек на триста тысяч долларов, выписанный на нью-йоркскую лечебницу для женщин и детей.

— Очень щедро с вашей стороны.

— Попытка раскаяния. Лу состояла членом попечительского совета.

— И после этого вы стали чувствовать себя лучше?

Он таращился на пламя до тех пор, пока полено не сместилось, выпустив залп искр.

— Ни на грош!

Мистер Тиффани медленно поднял голову. Чувствовалось, что слезы вот-вот польются из его глаз.

— Я был слишком поглощен своими делами, не уделял достаточно внимания ее здоровью или ее желаниям.

— Самоуничижение вам не поможет.

— То же самое произошло с Мэй, моей первой женой. Я вбил себе в голову, что непременно должен ехать в Алжир, рисовать экзотику в тонах Эжена Делакруа. Ничто не могло остановить меня, даже смерть новорожденного ребенка. Так что мы поехали, но это было слишком скоро после родов и стало для нее началом конца.

Какое утешение я могла предложить? Отдающее сладким сиропом сочувствие, пролитое на эти раны подобно капелькам меда, только осложнит дело. Он выкопал себе такую глубокую могилу страдания, что привычные средства не способны вытащить его оттуда.

— Вы — необыкновенный человек, Льюис. Я знаю, что из адского пламени сожаления вы можете зажечь костер чего-то, достойного лучшей стороны вашей натуры.

— Я и занят этим. Лорелтон-холл.

— Я не имела в виду нечто материальное.

— Вам известно, как называют парней типа меня? Эгоистами. — Тиффани отхлебнул из своего стакана, и из уголка его рта потекли капли, которые он вытер тыльной стороной ладони. — Это одно из тех научных психологических слов, которыми моя дочь Джулия назвала меня. Это совсем не то, что эготист, хотя могу быть и таким. Это — человек, который не видит ничего за пределами собственных интересов. Парень, который даже не замечает ничего и никого, кроме себя. Противоположностью эгоизма является альтруизм. Я воплощаю собой первое понятие. Лу — второе. Эгоизм убил альтруизм.