Сьюзан Вриланд - Клара и мистер Тиффани

— Помню скворечники, которые он сколачивал.

— Как-то он стоял на коленях, изготавливая один такой домик, а я подавала ему инструменты. Я играла, размахивая молотком как топором, и ударила отца прямо в лоб. Меня охватил ужас. Мне вовек не забыть эту глубокую рану. Вскоре после этого здоровье у него начало сдавать, и через два года он умер. Я во всем винила себя, но стыдилась признаться тебе в этом.

— Не наговаривай, ты ни при чем.

— Теперь я понимаю, но ночные кошмары с летящими молотками преследовали меня еще несколько лет. Мне не суждено сбросить с себя груз ответственности с тех самых пор.

— Но это никак не связано с Фрэнсисом.

— Еще как связано! Сложи разрозненные куски этой головоломки, Элис. Девушка осознает ответственность за смерть отца. Использует деньги семьи, чтобы обучаться в художественной школе. Позже младшая сестра тоже хочет учиться там. Кризис: отчим в качестве деревенского священника зарабатывает мало. Деньги семьи тают. Появляется пожилой джентльмен, предлагающий оплатить обучение младшей сестры. Отеческий жест. Осложнение: собственная мать считает неподобающим принять деньги, пока он не станет членом семьи. Джентльмен делает предложение старшей дочери. Из-за чувства вины за потерю денег отца старшая дочь бросает работу в искусстве ради замужества. Младшая сестра поступает в художественную школу. Кульминация: младшая сестра бросает художественную школу. Развязка: старшая сестра становится лишенной наследства вдовой. Я бы могла продать сюжет Ибсену.

Моя легкость в изложении была маской. Душевные раны кровоточили, просто я не выставляла это напоказ.

— Слишком много иронии порождает горький вкус, — тихо вырвалось у меня. — Я сжала руку Элис. — Приходи работать к Тиффани. Ты нужна нам. В самое неподходящее время Эдит Митчелл уволилась, чтобы выйти замуж за художника, и подалась с ним на этюды на Запад. Тебя примут на ее место. Мы можем каждый день быть вместе.

— Мне остается еще год обучения здесь.

— Нам требуются талантливые женщины прямо сейчас, чтобы вовремя завершить наш проект для Всемирной выставки в Чикаго.

— Сожалею, но я хочу закончить обучение и получить сертификат. Ты найдешь других.

— Тогда переезжай жить в мой пансион. Там полно интересных, творческих людей. По вечерам мы устраиваем спевки у фортепиано или читаем вслух стихи или пьесы, идущие в театрах, каждый из нас играет какую-то роль. Мы являемся и литературным обществом, и кружком театральных критиков, объединением художников, содружеством философов. Я случайно наткнулась просто на идеальное место для проживания.

— Звучит потрясающе, но эта комната расположена так удачно рядом с моей учебой.

— Тогда поразмысли над этим на будущее и пойдем сейчас со мной в парк. Прогуляемся по зеленой траве, полюбуемся цветением и станем частью огромной массы людей и смешения языков.

— Хотелось бы, но не могу. — Ее щеки порозовели подобно нежным лепесткам цветков душистого горошка. Элис была прелестна, как фарфоровая кукла. — Коллега из нашей лиги пригласил меня пойти с ним на концерт.

Воодушевление, которое я уже ощущала при мысли о прогулке в Центральном парке с Элис, улетучилось, как пламя свечи на сквозняке.

— Хорошо, тогда в другой раз.

Я поцеловала ее в щеку и отправилась гулять одна, стараясь не предаваться мрачным мыслям. Центральный парк оставался Центральным парком, балуя нью-йоркцев весной. Каждый человек передавал свою радость другим. Я отдалась этому пополнению своих сил.

Возвратившись домой в свою комнату на третьем этаже, я обнаружила дверь приоткрытой и услышала посвистывание. Я осторожно толкнула дверь.

— Джордж!

Он стоял в носках на моей кровати. В одной руке кисть, в другой — палитра, на лице — шаловливая ухмылка.

— Я воспринял ваш комментарий как приглашение. Каприз должен быть, — он взмахнул кистью в воздухе, — капризным.

— И что же, здесь принято заходить в чужие комнаты по капризу?

Я оставила дверь открытой, чтобы любой проходящий по коридору мог видеть, что здесь происходит и чего не происходит. Книга моей матери по этикету подсказала бы мне именно такой совет.

— Обычное дело для меня, и Дадли, и Хэнка, но не для четы Хэкли. Они — закоренелые консерваторы. Мистер Йорк слишком спокоен для этого, доктор Григгз слишком занят, а Бернард Бут — слишком англичанин. Очень благовоспитанный — будьте здоровы, отлично и все такое. — Джордж воспользовался своей палитрой, чтобы изобразить, как снимает воображаемую шляпу.

— Я не привыкла к подобным вещам.

— Свыкайтесь, Клара. Вы вошли в богему. Именно на Западной Двадцать третьей улице живут художники, натурщики, кропатели стишков, актеры, драматурги, театральные декораторы, костюмеры, изготовители париков, торговцы перьями, чучельники, художники по деревянным игрушкам, художники карт Таро, гадальщицы, аккордеонисты и изготовители бубнов.

Я не удержалась от смеха. Невозможно не любить его. В чем я сейчас нуждалась, так это в друге.

— Продолжайте.

— А святой покровитель Ирвинг-плейс, Вашингтон Ирвинг, когда-то жил на противоположной стороне улицы, так гласит легенда, в доме, который в настоящее время занимает Элси де Вольф, актриса, театральный декоратор, оформитель интерьеров, и ее любовница, Бесси Марбери, литературный агент Оскара Уайльда и Джорджа Бернарда Шоу, моих кумиров. Остряки прозвали этих женщин «холостячками», но разве их это волнует? На шелковых подушках в гостиной Элси вышит ее девиз: «Никогда не жалуйся. Никогда не оправдывайся». В универмаге «Мейсиз» продаются копии. Я называю это богемой высшего класса. Да, здесь вам придется балансировать на грани.

Безнадежный болтун, кичащийся знакомством с известными людьми. Но это ни капельки не раздражало меня, а выглядело просто обворожительно, и… пока что я была не одна.

— Чтобы не опуститься до низкопробной богемы?

— До квартала еврейских иммигрантов к югу от нас. Грязные рассадники будущих политиков, серьезного театра, социального искусства и виртуозных скрипачей, питомники для великих личностей.

— Если вся эта культура развивается здесь, как вы можете назвать ее низкопробной?

— Только потому, что это — Нижний Ист-Сайд. Мой брат там, в самой гуще. То же самое наш друг, Хэнк Макбрайд. Помните его очки в роговой оправе? Он преподает рисование с классической скульптуры в «Объединении искусства и образования Ист-Сайда». Его любимая статуя — «Аполлон Бельведерский», греческий бог, столь обожаемый папой и раскритикованный Наполеоном. Он называет ее образцом мужской красоты.

— Увлекательно, но мне хотелось бы, чтобы вы продолжили писать.

Джордж вновь принялся за работу, быстро нанося изображения: вставил долину с удаленным холмом в лавандовой дымке, а на возвышении — руины греческого храма.