Гуннель Алин - Ганнибал-Победитель

— Следовательно, мужеству воинов способствует ваша вера?

— Не вера, а знание. Мы узнаем об этом от бога войны. Посмотри на гемму. Его речи идут с языка прямо в уши солдат.

— Значит, золотые цепи — это речи?

— Да, как я только что тебе сказал.

— Из уст в уши передаётся правда о бессмертной душе.

— Да, и ещё воинственный клич.

Кажется, я начинаю понимать смысл геммы.

— Тебе достаточно монет, которые ты получил за гемму? — напоследок спрашиваю я.

— Разве я получал деньги? От кого? За что? Когда?

— Перестань придуриваться, от меня!

— Я ничего не получал! — говорит Дивный Топор и, пятясь задом, исчезает из моей палатки.

Благодаря одному удару и четырём отрубленным пальцам Ганнибал добился от царя Бранка всего, чего требовал: снаряжения в виде оружия, доспехов, тёплой одежды, обуви, поставок провианта на много дней вперёд и нескольких проводников. Всё это было необходимо в преддверии ожидавших нас испытаний. Недовольные бойи, которые прежде указывали нам путь, но к указаниям которых Ганнибал не очень-то прислушивался, были немедленно отпущены восвояси. Новоприобретённое имущество заметно подняло настроение наёмного воинства. Тем не менее мы должны были продолжить движение на север, вдоль Родана. Сципион уже достиг места нашей переправы через реку. «Что-то теперь предпримет консул? — спрашивали мы себя. — Попытается нагнать нас или разгадает замысел Ганнибала, его намерение напасть на Италию с севера?»

Не проходит дня, а возможно, и мгновения, чтобы я вновь не почувствовал на своей шее поддержки от Ганнибаловой руки. Только теперь я понял, что он рассмотрел во мне в минуту наивысшего подъёма. Его привлекли вовсе не мои речи о Европе, а моё лицо, горящее одушевлением, лукавством и игривостью. Признаки жизни были столь явственны, что выявили снедавшие меня чувства, и я предстал перед Ганнибалом уже истерзанный ими. Отсюда и сила, исходившая от его руки. Я решил, что ещё вернусь к теме Европы и Финикии — возродившейся Финикии! — в обновлённой Европе, а также к теме законных прав Карфагена.

Я сумел изложить Ганнибалу лишь незначительную долю всего, что мог бы сказать. Из того немногого, что я успел проговорить, он не составил себе сколько-нибудь вразумительного представления ни о моих идеях, ни тем более о стоящей за ними действительности. «Вспомни греков, этих отменных фальсификаторов, — мог бы сказать я, — которые по сей день не изъяли из своей мифологии мифа о Европе». Как только они обращаются мыслями к мифу о Европе, они не могут не вспомнить про нас, финикиян, и про царевну Европу, про её детей и прочую родню: все они сыграли важную роль в становлении Эллады. Финикияне с самого начала внесли весомый вклад в греческую политику, культуру и религию. Право слово, перед греками нам не приходится стыдиться.

Папаша Гамилькар сравнивал трёх своих сыновей с выводком львят. Я наблюдал Ганнибала в виде парящего в вышине Орла и в виде хищного Волка. Я наблюдал его также в других обличьях, например в виде увенчанного ветвистой короной благородного оленя: он величаво вышагивал, не обращая внимания ни на чьи взгляды, совершенно равнодушный к ним. Я видел его и в обличье горного козла, застывшего на вершине утёса, — выставив вперёд упрямый лоб, насторожив изогнутые рога, он холодным выжидательным взором обводил своё воинство и окрестности. И я уверен, что мне ещё предстоит увидеть его в обличье разъярённого леопарда, устремившегося на дно ущелья, дабы вонзиться зубами в глотку врага.

Передо мной предстала одна из моих излюбленных картин, картин будущего. Я увидел Ганнибала-Победителя, объединяющего в своём лице Геракла (то бишь Мелькарта) и Антея. Антей — это исполин, который остаётся непобедимым, пока его ноги касаются земли, но делается немощным, как только утрачивает связь с сим источником силы. Гераклу удаётся одолеть Антея, подняв его в воздух. Ганнибал-Победитель силён, потому что твёрдо стоит на земле, однако он может и оторваться от неё, не теряя при этом своей силы. Он уже не раз показывал себя не только отменным практиком, наделённым трезвым и здравым умом, но и дерзким стратегом, который руководствуется в действиях интуицией. Когда он до конца поймёт свою роль в развитии мифа о Европе, весь мир убедится в том, что Ганнибал сочетает в одном лице Мелькарта и Антея.

Сегодня я спал очень крепко. Утром Астер с трудом поднял меня на ноги. Вчера я был на пиру, который задал в честь знатных карфагенян царь Бранк. Накормили и напоили нас на славу. Но прежде чем выставили угощенье, было устроено шествие к святому источнику. Ганнибал выступал с чувством спокойной уверенности в себе. Сохраняя полное самообладание, он опустил щит на землю, положил на него толстый золотой браслет, вытащил меч и твёрдой рукой рассёк браслет, после чего поднял щит и бросил увесистое запястье в источник. Проходя мимо родника, каждый из нас, в том числе простые люди из подданных Бранкорига, пожертвовал по золотой монете. Какую драгоценность принёс в жертву сам царь, я проглядел.

К нашему удивлению, кавары пригласили нас в свой храм. Они хотели отпраздновать разрешение проблемы престолонаследия не только у источника, но и в недавно отстроенном капище. Нам предлагают зайти во дворик перед храмом. Мы попадаем туда через восточный вход, а затем, словно подчиняясь невидимому дирижёру, начинаем ходить по солнцу вокруг восьмигранного наоса, из которого уже доносится бормотание читающих молитвы жрецов. Следует невероятно долгая церемония жертвоприношения. Эти часы оказались серьёзным испытанием для нашего терпения. Столь же естественно, как мы, войдя, двинулись по солнцу, мы вскоре приспособились идти неспешным, торжественным шагом. Однако мы вертели головами из стороны в сторону, обозревая всё, что поддавалось обзору. Впрочем, там была всего одна вещь, достойная нашего внимания: колонны у входа в наос. Колонны были деревянные. В вырезанных на их поверхности нишах стояли мёртвые головы, некоторые — засушенные с мясом, как мумии, другие — очищенные до черепов, причём часть черепов была позолочена, а часть лоснилась от какого-то масла.

Пока я хожу кругами, в голове у меня заводят собственный хоровод извечные вопросы. Рождение — жизнь — смерть. Триада. Только что рядом с нами прошли два священнослужителя, неся изображение божества. Божество было трёхликое, все лики обращены в разные стороны. Я знаю, что учёные друиды в своей философии размышляют над сущностью триад. Время — пространство — движение. Прошлое — настоящее — будущее. Положение внизу — вверху — вровень. И так далее. Иногда друиды сочиняют какую-нибудь работу по-гречески, но на своём собственном языке они не пользуются так называемым греческим алфавитом. Они вообще ничего не пишут на своём языке. Вся накопленная ими премудрость (если позволительно применить к ней такое слово), всё законодательство, вся история, все мифы... короче говоря, все знания сохраняются исключительно у них в памяти. Как ни парадоксально это звучит, мне даже приятно, что они прибегают к алфавиту только в разговоре. Иначе их мысли, пожалуй, могли бы осквернить великий дар карфагенян человечеству.