Джек Дэнн - Собор памяти

Убийца...

Всё это сон...

Леонардо не мог быть в земле сарацин. Джиневра не могла умереть. Никколо не мог быть в тюрьме. Его наброски не могли воплотиться в жизнь, не могли отнимать жизнь. И разве мог он согласиться убить принца?

Изнурённый, Леонардо спал в тени шатра — и в полубредовом сне плыл в машине Куана надо всеми звуками, движениями и смертью.

Сын против отца, отец против сына...

Были ли эти мои преступления истинными или простой подготовкой к более великим делам; ибо какое преступление может совершить нетренированная рука?

Разве та змея, что зовётся ламия, не притягивает к себе неподвижным взглядом, как магнит притягивает железо, а соловей скорбной песней не торопит свою смерть?

Караваны мамлюков и персов скакали на северо-восток три дня — через холмы, чёрные базальтовые плато, долины с гротескными столбами песчаника, высокими, как минареты, и пустошь, что так и звалась — Запустение. Семьи и кланы мамлюков, персов, парфян, грузин и татар скакали бок о бок, перекрикиваясь друг с другом, продвигаясь небольшой армией; фланги их были широки, колонны коней и верблюдов — коротки. Все вместе голаумы Уссуна Кассано и гвардейцы Кайит Бея больше походили на медленную, непадающую волну, чем на обычный караван.

Целью их был Небк, ибо там можно было пустить пастись животных и было вдоволь воды. По пути же разбивали лагеря вокруг солоноватых колодцев в голых, выжженных солнцем оазисах, меж пальм и колючих кустов. О горячей пище, пока не доберутся до цели, нечего было и мечтать; зато каждую ночь в пергаментно-сухом воздухе пустыни повисали запахи кофе и табака.

Леонардо, сопровождавшему калифа и Куана, чудилось, что он скачет навстречу своей смерти. Однако его грёзы и помыслы были о вещах военных: бомбардах и гигантских арбалетах, ракетах со взрывающимися стреловидными наконечниками, катапультах и баллистах, а чаще всего — об усовершенствовании Куанова летучего шара. Часы проходили быстро, и мысли Леонардо не раз обращались к его матери Катерине и приёмному отцу Ачаттабриге. Как тосковал он этими днями и ночами в пустыне по их крепким грубоватым объятиям... Он словно снова собирался прыгать с горы, как прыгнул в Винчи, чтобы показать Лоренцо, чего он стоит.

Когда он спросил о Сандро и Америго, Куан только рассмеялся. Да, им позволят отправиться домой... когда Леонардо сделает всё, что должен, к вящему удовольствию калифа. Пока же они едут с женщинами.

Их держали под стражей.

На Небк обрушились змеи.

Гвардейцы объявили это дурным предзнаменованием; а посланцы селения, доставившие нехитрые дары — страусиные яйца, сладости, верблюдов и заморённых коней, — рассказали, что змеи просто появились сами собой, как появляются черви на трупе. Селение отдало рогатым, чёрным и прочим гадюкам и кобрам сорок человек. Всё, что можно было сделать для жертв — перевязать их раны змеиной кожей, читать сутры из Корана и ждать, пока Аллах изъявит свою волю.

И в сущности, это было правильно.

Пятнадцать персов и семь из восьми мамлюков умерли в страшных мучениях от укусов после первой же ночёвки в Небке. Куан спас нескольких, отрубив поражённые члены, но по большей части жертвы отказались от его помощи, предпочитая вверить себя Аллаху.

Леонардо делал, что мог, чтобы помочь Куану.

Смертельно боясь змей, он провёл на ногах всю ночь и прилёг поспать днём — так, решил он, его не застать врасплох ни гадюкам, ни кобрам. Но -из лихорадочного, с испариной сна его вырвали вопли и стенания. Женщины издавали звуки столь пронзительные, что вначале Леонардо принял их за нечто замогильное, не принадлежащее миру живых. Слышны были и мужские голоса.

— О мой господин! — на разные лады повторяли они.

Леонардо выскочил из шатра узнать, что случилось, — и услышал, что Уссуна Кассано укусила гадюка.

Он только что умер.

К его сыновьям отправили гонцов.

Леонардо вздохнул с облегчением: теперь ему не придётся убивать Унгермамета, любимого сына царя; и он пошёл через лагерь, мимо причитающих, укутанных в покрывала женщин, мимо верных гвардейцев Уссуна Кассано, раздирающих дорогие шелка и бьющих себя в грудь, — искать Сандро и Америго.

Но так и не смог их найти.

На закате следующего дня Леонардо был приглашён почтить усопшего царя. Перед чёрным траурным шатром стояли дервиши; они царапали себе лицо и грудь и молились, наложницы и служанки били в тамбурины и кричали: «Увы, нам!» Одни молились, а другие причитали непрерывно и днём и ночью. Хотя обычай требовал, чтобы царь был похоронен на следующий день, не было ни погребальной процессии, ни чтения правоверными «Soorat el AnAm» — шестой сутры Корана: лагерь ждал сыновей Уссуна Кассано, чтобы они забрали тело отца и погребли в родной земле.

Следом за Куаном Леонардо прошёл под полог шатра, где действительно стояли носилки — точнее, длинная скамья; на ней, покрытый алым кашмирским платом, вытянулся громадный труп. Слабо пахло камфарой, розовой водой и разложением.

А ещё — кофе и табаком.

Куан повёл Леонардо дальше, и они перешли с мужской половины, за тяжёлые завесы персидских ковров, в гарем. Уссуна Кассано не сопровождали жёны — только наложницы; а сейчас их всех увели в шатёр Кайит Бея.

В гареме они увидели калифа — возлежа на персидском ковре, он как ни в чём не бывало покуривал трубку и пил кофе.

А рядом с ним сидел Уссун Кассано — живее живого.

Калиф испытующе глядел на Леонардо, явно ожидая его реакции. Но как бы ни был удивлён Леонардо, он поклонился и обратился к Уссуну Кассано:

— Рад видеть тебя воскресшим, великий царь.

Кайит Бей чуть заметно и одобрительно улыбнулся.

— Ты подождёшь моего сына здесь, — сказал Уссун Кассано. — Мы приготовили тебе хорошее укрытие.

— Когда он прибудет, сиятельный?

— Он уже в пути и будет здесь послезавтра к ночи.

— Как ты узнал это? — удивился Леонардо.

— Ему рассказали птицы, — сказал калиф, намекая на почтовых голубей; но не добавил к шутке улыбку. И он, и Уссун Кассано пристально смотрели на Леонардо, словно ожидая от него ответа на невысказанный вопрос. Плач и причитания снаружи сливались в завесу шума, заглушая любую беседу, растворяя её в своём рокоте, подобно грохоту океанских валов на прибрежных скалах.

— Значит, принц был извещён прежде, чем кто-либо в лагере? Не вызовет ли это подозрений?

Калиф кивнул, откровенно довольный: Леонардо своим вопросом дал ему прекрасную возможность покрасоваться.

— Мы хотим, чтобы это выглядело лишь соблюдением приличий, — сказал он, — поскольку наша вера не позволяет не предавать земле умершего. Принц поверит этой маленькой хитрости, потому что если мой дорогой друг властитель Персии на самом деле ушёл бы на небеса, Аллах допустил бы малое промедление, дабы он мог быть погребён в своей святой земле. — Калиф провёл рукой в воздухе и пробормотал молитву, словно этим благословением мог отвести от Уссуна Кассано смерть на вечные времена.