Джек Дэнн - Собор памяти

— Что ж, ты знал, что жизнь Америго ценится невысоко. Между тем, если бы с верблюда свалился твой друг Сандро, калиф непременно послал бы людей на поиски... как поступил он, когда Сандро сообщил, что ты пропал. Так что ты хоть и рисковал, что тебя не найдут, знал, однако, что мы придём за тобой.

— Какое отношение имеет то, что вы искали меня, к тому, что нашли Америго? — спросил Леонардо. — Ведь не следует же из этого, что ты искал его только потому, что тебе велели искать меня?

— Может быть, и нет, — ответил Куан, — хотя я полагал, что моя привязанность к Америго очевидна.

— Не столь очевидна, как твоя неприязнь к Сандро, — заметил Леонардо, потрясённый этим признанием Куана.

Китаец кивнул, признавая его правоту.

— Я польщён, что ты приписываешь мне столь тонкую стратегию.

Леонардо всегда считал Куана чересчур холодным, чтобы сблизиться с кем бы то ни было. Да и Америго никогда не заговаривал о нём. Зародилась ли эта привязанность во время их пребывания в пустыне? Могли ли они дойти до того, чтобы стать любовниками?

— Если Америго так дорог тебе, как ты мог быть так... спокоен, когда я сообщил тебе, что он пропал?

— Вероятно, ты не слишком восприимчив, — сказал Куан. — Я нисколько не был спокоен.

— Но ты бросил бы его умирать.

На эти слова Куан лишь улыбнулся, и от этой улыбки Леонардо похолодел — она напомнила ему Джиневру.

Пламя горячки пылало в нём, глаза горели, закатывались внутрь, в темноту его плоти... и Леонардо впал в беспамятство.

Он очнулся и обнаружил, что едет по гористой местности. Оберегая верблюдов, чьи нежные ступни потрескались и покрылись волдырями, мамлюки Кайит Бея скакали по естественному каменному амфитеатру.

Слабо пахло полынью, и этот отдалённый аромат смешивался с запахами живых существ, влаги и разложения.

Сандро хлопотал над Леонардо; Америго всё ещё был без сознания либо спал, привязанный к седлу своего верблюда в крайне неудобной позе. Леонардо глядел на друга и ощущал тупую боль в пояснице — она разрасталась, проникая в ноги и бёдра, тянулась сквозь шею и грудь и завершалась в жгучем обруче боли над глазами.

— Где мы? — спросил Леонардо.

— Возле Мёртвого моря, — ответил Сандро.

— Куда мы направляемся?

— Говорят, что к озеру Зиза, но это только слухи.

Леонардо перевёл взгляд на Америго:

— Ты уверен, что он поправится?

— Ты говоришь как ребёнок, Леонардо. Быть может, Куан был прав — у тебя и впрямь вскипели мозги... — Леонардо ничего не ответил, даже не улыбнулся, и тогда Сандро продолжал: — Куан заверил меня, что Америго будет здоров. Он при каждом удобном случае появляется здесь, чтобы посмотреть, как у него дела. Куан совсем не такой, каким ты его считаешь.

— А каким же я его считаю, Пузырёк?

— Лишённым всяких чувств. Его помощь уже один раз спасла жизнь Америго, помнишь?

Леонардо хотел было сказать, что чувства — это не дар и не талант... но вместо этого лишь кивнул, ощущая, как сон опять всей тяжестью наваливается на него, сжимает, покуда весь мир не сузился до вида его верблюда и всадников, скачущих впереди.

Перед ними был Аль-Карак — Замок Орла.

Огромные квадратные башни, увенчанные коническими вершинами, росли, казалось, одна из другой — во всяком случае, так виделось издалека. Единственные ворота были высечены из камня; река совершенно окружала его, и со всех сторон подступали скалы.

Леонардо тотчас узнал замок: он видел его прежде, миражем в пустыне, который в горячке он счёл своим собором памяти.

Куан — и святой Августин — были правы: настоящее будущего существует, и можно увидеть его как бы в воспоминании. Но это озарение было быстро поглощено горячкой, кипящей Летой [118] ...кипящей Летой. — Лета — в греческой мифологии одна из рек в подземном царстве мёртвых. , которая всё ещё бурлила в нём.

Время дарует помощь даже и нам,

Наконец, в ответ на наши молитвы...

Помощь Бога.

Пытки и мучения, причиняемые телу во время

допросов, следует понимать лишь как средство

достижения правды.

Знай же, что в последние дни настанут времена

тяжкие.

Зал пыток был прекрасен.

Расположенный в западном крыле замка, близ кухни, он больше походил на просторный чертог итальянского вельможи, чем на место дознаний. На дальней стене, разделённой пилястрами, были написаны в европейской манере фрески, изображающие великие битвы — Леонардо узнал руку Филиппо Липпи, Марко Дзоппо, Петруса Кристуса, — и в пыльном свете казалось, что фигуры слегка шевелятся, словно и шум боя, и смерть остановились лишь на мгновение. На прочих стенах тоже были росписи, как религиозные, так и светские, которые высоко оценил бы даже Лоренцо; портреты, изображения Распятия и Благовестия были блестящи. Пол покрывали майоликовые цветные плитки; резные деревянные панели, украшавшие стены, переходили в скамьи.

Леонардо обежал взглядом палату, но внимание его приковали орудия пыток: дыба, на которой кости выдёргивали из суставов, тиски, чтобы превращать тело в фарш. Была там колыбель, усаженная изнутри рядами шипов, и машина, чтобы поднимать колыбель в воздух. Были козлы, столбы и столы, уставленные и увешанные оковами, и кандалами, и самыми разными ножами, пилами, топорами, боронами; всевозможными приспособлениями для того, чтобы жечь, ломать, рубить и душить. Весь этот инвентарь смерти располагался вокруг маленького пылающего очага с кромкой, на которой лежало несколько докрасна раскалённых инструментов. На стене скромно висели разнообразные железные конструкции. Иные походили на маски, другие — на крючья, головные повязки, шипастые клетки. Тяжёлые занавески разделяли поперёк стену пыток, скрывая одну жертву от другой... скрывая жертвы от зрителей. Вонь прогорклого пота, палёного мяса, страха, испражнений и рвоты была сокрушающа, и Леонардо и Сандро прикрыли рты.

Их хозяина, Кайит Бея, это, кажется, позабавило. Он повернулся к Сандро:

— Будь осторожен, маэстро, берегись, как бы и тебе не забыть, кто мои враги.

Леонардо такое предупреждение показалось странным. Была ли то завуалированная угроза ему? Он ещё не вполне оправился от горячки, прекратившейся два дня назад, хотя мучительные нарывы, покрывавшие его руки, грудь, ягодицы, уже исчезли.

Потом калиф велел одному из палачей отдёрнуть занавеску — и взорам их предстал человек, который, казалось, стоял, а на самом деле лежал на залитой кровью дыбе. Его истощённое тело было грязно и багрово от кровоподтёков, хотя некогда, вполне возможно, он был красивым и мускулистым — высокий, усатый, с глубоко посаженными, сейчас пустыми глазами. Зубы его были выбиты, кисти рук перевязаны кровавыми тряпками — очевидно было, что ему отрубили пальцы.