Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

— Не могу же я сделать несчастными ещё больше людей только ради счастья Крита! — рассердился я.

— Тебе решать, государь, — серьёзно ответил он. — Только не забывай, что голодный вол отказывается пахать и ложится на землю, а голодная лошадь встаёт на дыбы и не в состоянии везти поклажу. Так и голодный человек не в силах трудиться, самое большее, на что он способен, — дать понять, как тяжко ему живётся.

Подойдя к нему, я сурово сказал:

— Ты обязан следить за соблюдением законов. Государство без морали становится лёгкой добычей, а самое скверное животное на земле — человек.

— Кого же мне наказывать за нарушение законов, государь? — спросил судья, задумчиво глядя на меня. — Крестьянина, который убил несчастного сборщика налогов? Сборщика налогов, который хотя и выполняет свой долг, но понимает его слишком буквально, а может быть, не упускает при этом и собственного интереса? Заключённых, взбунтовавшихся из-за голода, или надсмотрщиков, которые бьют и пытают их, упиваясь своей властью?

— Тут я полагаюсь на твоё судейское чутьё, — ответил я.

Когда верховный судья ушёл, я призвал чиновника, который отвечал за изготовление ветряных насосов:

— Полагаю, что наши насосы — настоящее чудо. С их помощью мы могли бы обеспечить водой больше полей и скорее добиться хороших урожаев.

— Эти насосы и в самом деле едва ли не чудо, государь, но...

— Что? — обеспокоенно спросил я.

— Уже после нескольких дней непрерывной работы они требуют ремонта. Несколько ремесленников постоянно заняты устранением поломок...

— Каких поломок? — недоверчиво спросил я.

— Сначала я делал насосы из обычной древесины, но вскоре убедился, что она не годится. Тогда я добыл в горах твёрдую древесину. Но всё равно колеса и деревянные приводы снашиваются. Зубчатые колеса, преобразующие силу ветра в энергию для подачи воды, слишком быстро выходят из строя. Теперь я заменил их бронзовыми, однако они тоже оказались слишком мягкими. Мне нужен металл твёрже бронзы. Когда-нибудь такой будет, уверен. Доживём ли мы до этого времени? Возможно, это случится через несколько столетий... А до той поры, — вздохнул он, — придётся довольствоваться механизмом из бронзы. Это означает, что увеличить выпуск насосов я не сумею, государь.

— Есть ли выход из этого положения?

Чиновник задумался.

— И да, и нет, государь. Мне нужно несколько хорошо обученных искусных ремесленников, которых я мог бы посылать в те места, где приводы насосов требуют ремонта. — Он помолчал. — Да, государь, мне нужно больше опытных ремесленников...

Отпустив чиновника, я обсудил вопрос о ремесленниках с Костасом. Тот, не мудрствуя, заявил, что дело только за хорошим вознаграждением мастеров.

Я тотчас же вызвал казначея.

— У меня только что был Костас. Нам требуется больше опытных ремесленников для ремонта ветряных насосов. Чем располагает казна, чтобы достойно платить этим людям?

Казначей смущённо переминался с ноги на ногу, избегая смотреть мне в глаза. Помолчав, он ответил:

— Сейчас положение трудное. В казне почти ничего нет. Многие критяне не в силах своевременно платить налоги. Сборщики налогов всё чаще встречают открытое сопротивление...

— А какова прибыль от налогов?

— Честно говоря, она меньше затрат на содержание твоего двора. Здесь, во дворце, царят изобилие и роскошь, а за его стенами — бедность и нищета. Здесь то и дело устраиваются празднества, разных кушаний не счесть, вино льётся рекой, а во многих деревнях воды не хватает даже для поливки полей. В выгребных ямах дворца пропадает масса выброшенного понапрасну съестного, которое могло бы спасти от голода целые деревни.

— Но ведь, насколько мне известно, в сокровищнице сундуки набиты золотом, серебром, платиной и драгоценными камнями.

— Ничего этого больше нет, государь, — прошептал казначей. — Твои расходы настолько велики, что мне пришлось, чтобы оплатить их, потратить всё то, что ты перечислил.

— А платина?

— Платина необходима для даров храмам. Тебе известно, благородный Минос, что по большим праздникам мы должны приносить богам жертвы. В тот день, когда был заключён Священный брак, мне пришлось в знак уважения к тебе пожертвовать храмам щедрые дары. — Он сделал особый акцент на последнем слове.

— Разве мы всегда это делаем? — удивился я.

Казначей кивнул.

— Да, Минос, это древний критский обычай. Прежде, я имею в виду до большого наводнения, критские цари, чтобы добиться благосклонности богов, одаривали жрецов по-царски. Есть письменные свидетельства, что некоторым храмам преподносили в дар целые города. Храм Амниса ежегодно получал, к примеру, судно, два десятка коров, пятьдесят мер зерна, столько же амфор с хорошим вином и десять рабов в придачу. Другой храм получал около сотни кувшинов с мёдом, маслом и ладаном, один слиток золота и три слитка серебра. А поскольку жрецы тоже хотят есть, им нередко дарили земли и часть урожая.

— Что?! — возмутился я. — Дарить кучке жрецов города и корабли, скот и зерно, вино и рабов?! Ладно, что было, то было! Но разве сегодня они не требуют часть налогов, разве не получают столько даров, что не могут не накопить огромных богатств?! Они все богатеют, а наше государство становится всё беднее!

— Не нужно забывать, государь, — прервал меня казначей, — что жрецы поддерживают больных и бедняков, учат врачей, что у них тоже есть слуги и рабы, которых приходится кормить. По праздникам им требуется масло для светильников, особое одеяние для надлежащего отправления культов. Алтари и дома жрецов, священные рощи и пещеры необходимо содержать в порядке.

— Зато жрецы вовсю пользуются трудом бедняков. Тем приходится — обычно бесплатно — убирать храмы, таскать воду, да ещё выступать в роли благодарной публики во время любых празднеств. Бедняки, — продолжил я, всё сильнее раздражаясь, — для жрецов то же самое, что овцы — для крестьян!.. Благодарю тебя, — сказал я казначею, — Теперь я знаю, что я нищий и что мне не удалось вывести Крит из хаоса, в который его ввергло гигантское наводнение...

Вернувшись в свои покои, я жадно припал к амфоре с вином. В этот момент ко мне пробралась Сарра. Вероятно, она собиралась утешить и ободрить меня, потому что прямо на ходу принялась стягивать с себя одежду...

— Нет, — пробурчал я, — оставь меня в покое.

— Может быть, тебе прислать ту молодую девушку, ныряльщицу за губками?

— Нет, — повторил я, — оставь меня в покое.

Я выставил её из комнаты и опять вернулся к амфоре, чтобы утопить своё горе в вине. Но едва я собрался припасть к ней губами, как охрана доложила о приходе Манолиса.

Всё во мне протестовало против него, я готов был обрушиться на него с бранью, даже собрался было отказать ему. Однако мало-помалу я успокоился и велел пригласить верховного жреца.