Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Он молчал, целуя её в глаза, щёки, губы. Алко вцепилась в него обеими руками, почти легла на него, шепча:

— Я жду ответа.

Он снова промолчал, но она прочла ответ в его глазах, глядя на него с любовью.

— Ты придёшь, если я стану служить богине луны, богине плодородия? Тебе придётся, конечно, заплатить за это. Если всё снова станет так, как должно быть, у тебя найдётся столько денег, чтобы ты всегда мог купить меня?

— Да, — прошептал он, страстно целуя её.

— Разве нет никакой возможности для меня уже теперь служить богине луны, чтобы ты сделал меня священной гетерой?

— Нет, — серьёзно ответил он.

— Если бы ты очень сильно любил меня, ты бы нашёл, — упрямствовала она.

— Именно из-за любви к тебе мне приходится считаться с тем, что ты ещё очень молода.

— Разве это любовь, если ты смотришь на меня только как на храмовую гетеру?

Вместо ответа он снова нежно поцеловал её.

— Как забавно устроен мир, — охнула она. — Гетерой ты бы любил меня...

— Но таковы законы.

— Законы, — горько усмехнулась она, — Я хочу есть. Любая работа, даже самая лёгкая, даётся мне с трудом. На день у нас всего два ведра воды. А для полива требуется больше — я едва осмеливаюсь немного попить. Я знаю... — заплакала она, — Ты больше не любишь меня, потому что я почти не моюсь. Может быть, раньше и любил, а теперь!..

— Алко, я всё равно любил бы тебя, будь ты старой, увядшей, больной и грязной.

— Поклянись!

— Даю тебе слово, этого достаточно, — торжественно отчеканил он.

— Предания говорят, — сказала она, — что в Вавилоне влюблённые вели себя очень свободно. Партнёров нередко определял жребий.

Энос удивился:

— Скажи, откуда тебе всё это известно?

— От отца одной подруги. Он прожил там в рабстве больше десяти лет, но ему удалось бежать. Апау участвовал в храмовой службе и даже знал, какие слова предписываются ритуалом Священного брака. — Она приподнялась, подумала немного и сказала: — В день возлежания, а это новый год, в день пророчества, для повелительницы устанавливают ложе. Ей поправляют подушку, чтобы обеспечить комфорт. Затем её моют для общения с царём.

— И всё это было доподлинно известно отцу твоей подруга? — скептически спросил он.

— Да, он мог даже наизусть слово в слово воспроизвести законы. Апау был очень мудр и многому меня научил. Постой, — сказала она, — существует одно чудесное изречение: «Она всходит на его ложе подобно верной жене. Она осталась возле его уха и в избытке одарила его подобно Тигру во время разлива».

— Глубинный смысл такого брака заключается, по-видимому, в том, чтобы зачать ребёнка?

Она кивнула.

— В Египте это Исида и Осирис, кто празднует свадьбу на Ниле. А в Двуречье всё живое берёт начало от материнского духа вечной любви.

Они снова прижались друг к другу, и Алко отдалась во власть ласкающих её рук.

— Апау рассказывал, — продолжала она, — что храмовые ворота в Двуречье являются вратами неба и в то же время входом в лоно матери. За дверным проёмом расстелена циновка из тростника. С обеих сторон любовного ложа стоит по пучку из четырёх стеблей тростника; верхние концы стеблей связаны в кольцо. Четыре стебля символизируют четыре стороны света и становятся таким образом единым целым. Богиня является в одно и то же время возлюбленной, дочерью и супругой. В украшенной рогами короне, которая свидетельствует о том, что её обладательница — повелительница луны и всего живого, она спускается в преисподнюю, откуда ещё никто никогда не возвращался. Эта Священная возлюбленная так преисполнена своим долгом вернуть свободу и вечную жизнь, что при этом едва не умирает, — тихо вздохнула она, ложась на землю. Продолжить рассказ она смогла лишь после того, как Энос улёгся рядом.

— Существует несколько мифов о любовных отношениях матери с сыном, отца — с дочерью. Во многих богиня вынуждена уступать какому-нибудь мужскому богу, который мог бы быть её братом. Он имеет преимущество. В отношениях между матерью и сыном, между отцом и дочерью всегда есть трудности. Может быть, эти символические высказывания содержат намёк на то, что все проблемы можно решить только с помощью любви?

— Но под ней они подразумевают постель, — твёрдо заявил он.

— Каждый претендует на власть, — как бы размышляя вслух, промолвила Алко. — И отец, и мать. Я смотрю дальше тебя. В этих историях отцу говорят, что дочь хочет стать матерью. Чувство материнства, чувство зачатия — вот что существенно. В споре за собственное «я» дочери приходится использовать свою женственность.

— Но это опять означает постель, — упрекнул он.

— Культ луны — вспомни хотя бы о деяниях наших жриц луны, — напомнила она, — это культ плодородия, а значит, культ матери. Если я зачинаю от тебя во время церемонии Священного брака, во время культового соития, наша чувственность поднимается на более высокую ступень.

— Более глубокий смысл, по-видимому, в том, что после такого события женщина уже никогда больше не сможет сочетаться браком с мужчиной под влиянием одного только влечения.

— Серп луны напоминает о коровьих рогах богини, тем самым она напоминает Диктинну. Богиня превращается в священную корову, которая заключает брак со священным быком.

Алко неожиданно вцепилась в него, и её стала бить дрожь. Долгие минуты они находились в объятиях друг друга, нашёптывая нежные слова и обмениваясь поцелуями.

Когда они отпрянули один от другого, Алко привела в порядок свои волосы, хотя оба лежали в темноте. Потом она поднялась и тихо заплакала.

Энос снова привлёк её к себе и принялся осыпать её ласками и поцелуями.

— Тебе известно, что я очень люблю тебя. Да только забудь об этом. Как люди рассудительные, мы не должны забывать: когда я состарюсь, ты будешь ещё очень молодой. Возможно, и ты станешь тогда искать смерти, потому что один мужчина тебя уже не устроит.

— На это есть только один ответ.

— Какой же?

— Подари мне много детей. Они до такой степени заполнят мою жизнь хлопотами, что у меня не возникнет даже мысли о каком-то другом мужчине. А почему бы и нет? Я так люблю и уважаю тебя, что с моей стороны было бы предательством, если бы... Какое обаяние исходит от женщины, когда она становится матерью по воле мужчины, которого страстно любит! — прошептала она, обращаясь, кажется, скорее к себе самой. — В некоторых храмах, — продолжала она едва слышно, — существует культ фаллоса. Я бы никогда не рискнула на такую близость к богу. Кроме того, этот лингам был бы святотатством. Я целиком и полностью, до последнего вздоха принадлежу тебе. В тебе для меня все начала и все концы, поэтому желание моё возвышенно. Любая ласка, которую дарят мне твои губы, твои руки, — это праздник... Он навсегда останется для меня прекрасным и светлым.