Роберт Картер - Меч войны

Лишь садху, кажется, неведом страх перед Мухаммедом Али, и это лишь потому, что он — сумасшедший. Но если взглянуть внимательней, то его дерзость...

«О, Боже! Нет!»

Внезапно Хэйден увидел луч света, скользнувший по мечу Мухаммеда Али. В его изогнутом лезвии отражалось серебро убывающей луны, и казалось, что Могол любуется своим великолепным клинком. Затем меч-талвар поднялся и завис над головой садху. Хэйден Флинт не успел ни закричать, ни встать, ни помешать князю; он лишь увидел, как голова со спутанными волосами падает и катится в пыли, как обезглавленное тело, шагнув вперёд, вяло падает на землю.

Князь вновь поднял талвар, осмотрел по всей его длине, ощупал, проверяя, пальцем, не затупилось ли лезвие там, где оно рассекло позвонки Божьего человека, и вытер его. Он небрежно вложил меч в ножны и прошёл оставшиеся двадцать шагов к Хэйдену.

— Ну вот, — сказал он, хитро прищурив глаза. — Теперь одним «животным», беспокоящим нас, стало меньше. Не так ли, иноземец?

Флинт не мог произнести ни слова. Его глаза пытались обнаружить хоть что-то человеческое во взгляде князя, найти какое-либо оправдание убийству.

— Зачем? — хриплым шёпотом спросил Хэйден.

— Он не повиновался мне. Я сказал ему, что он должен держаться в стороне от нас. От меня, моей жены и от тебя, иноземец. Особенно от тебя.

Хэйден Флинт затряс головой.

— Но не было необходимости убивать его!

Улыбка сошла с лица Мухаммеда Али.

— Это — моя страна, иноземец. Моя по закону единого Бога. Всё в ней моё, все и каждый; и те, кто живёт в ней, живут исключительно благодаря моему на то согласию и терпению. Запомни это.

Улыбнувшись, он повернулся и пошёл назад.

Хэйден Флинт пытался совладать с собою, остановить охватившую его дрожь, перестать смотреть на застывшее лицо Божьего человека с остановившимся взглядом. Но гнев уже овладел им. Это был тот же ослепляющий гнев, который он ощутил перед тем, как нанёс удар своему отцу. Чудесным образом его страх исчез, и он знал, что на какой-то драгоценный момент он свободен от страха. Сейчас он хотел лишь одного — добраться до Мухаммеда Али и покарать его.

— Ты кровавый убийца!

Он кричал это в спину уходящему князю, кричал изо всех сил, но тот был уже в двадцати шагах от него. Хэйден хрипел от напряжения, выкрикивал оскорбления по-английски, и князь сделал вид, что не слышит его. Он ушёл, даже не замедлив своих шагов.

В наступившем молчании Хэйден пошёл прочь от деревни, к развалинам древних храмов, стараясь уйти дальше от Мухаммеда Али и его убийственного меча. Он презирал тьму и невежество, царящие в этой приходящей в упадок мусульманской империи. Он не остановился, пока не ощутил себя в безопасности среди огромных, не знающих времени, вечных камней Мавалипурама.

Спустя около часа Ясмин-бегума увидела, как чужеземец поднялся с песка и, повернувшись спиной к солнцу, двинулся вдоль берега, очевидно погруженный в мысли. Затем он ушёл в сторону от моря, как будто решился на что-то.

Из-за своей ширмы жена второго сына набоба Аркота разглядывала этого человека с глубоким интересом. «Насколько же мир больше, чем я представляла, — подумала она. — У иноземцев не только иная кожа, они и мыслят по-иному. Я думала, он набросится на Мухаммеда за убийство садху. Хорошо, что он не сделал этого, ибо тогда мой муж обязательно приказал бы умертвить всех свидетелей».

Народ Аравинта трудился в полях. Они работали, похожие на чёрные скелеты, на земле, отвоёванной у джунглей и орошённой пресной водой из реки Палар. Пока англичанин шёл к хижине вождя, полдюжины женщин провожали его взглядом, поворачивая головы и беззастенчиво разглядывая его.

Аравинт, местный глава и начальник, вышел из хижины, приняв привычное почтительное выражение лица. Он сложил вместе ладони.

— Варука.

— Варука , — ответил англичанин.

Ясмин знала, что он не понимает языка тамилов. Но приветствия универсальны. Как и многое другое. В путешествии на остров Ланка она открыла для себя многое об англичанах, и в особенности об этом человеке. В молодости калькуттские учителя обучили его языку бенгали, а также началам индо-персидского языка, на котором изъясняются Моголы. Они не говорили друг с другом, но Ясмин чувствовала, что он принадлежит к тонким, чувствительным натурам. «Он рождён с поэзией в душе, — думала она, — чуждым жестокости и сребролюбию своего отца. И в то же время как он вспыхивает, когда затрагивается его честь!»

Она видела, как он склонил голову, приветствуя главу селения, и сложил ладони в знак уважения к тому, кто спас их жизни. Затем он прошёл к своей одежде, которую выстирали, высушили и аккуратно сложили на земле возле его постели. Пистолеты отца были возвращены ему, и он взвесил их на своей ладони, внимательно глядя на хижину, в которой лежал Мухаммед. Ясмин задумчиво провела языком по губам. «У него нет пороха, поэтому его пистолеты бесполезны. Надо найти какой-то способ поговорить с ним, чтобы предостеречь от стычек с Мухаммедом, иначе он непременно погибнет».

Был уже почти полдень, и Ясмин томилась от жары. Она ощутила дрожь земли и сразу поняла, что это. Лошади. Топот становился всё слышнее, и она пыталась разглядеть дорогу, закрываемую рощицей банановых деревьев. Затем пятьдесят всадников с грохотом ворвались в селение.

Лошади под ними были взмыленными и истощёнными. Наездников сопровождали четыре неосёдланные лошади, и пятая несла на себе сына Аравинта, который был послан в Аркот за сопровождением для Мухаммеда Али. Он лежал поперёк седла; с его тела была содрана кожа, оно было покрыто запёкшейся кровью.

Все люди Аравинта, мужчины, женщины и дети, заслышав топот копыт, оставили работу и распростёрлись на земле. Никто, кроме англичанина, не смел пошевелиться или взглянуть на окровавленное тело.

— Эй, ты! Подойди сюда!

Передним верховым был Абдул Масджид, одноглазый, с синевато-багровым шрамом, рассекающим пустую глазницу и щёку. Он был в кольчуге, вооружённый круглым щитом, талваром и пикой. Длинноствольный мушкет-джезал висел в чехле у седла. Это был афганец, один из личных телохранителей набоба, крупный, мускулистый и беспощадный человек. Когда никто не откликнулся на его команду, он соскочил с лошади и подошёл к склонившемуся в страхе главе селения. Он снял свой заострённый стальной шлем, открыв копну чёрных волос, слегка седеющих, как и его борода. Он сложил внутрь шлема прикреплённый к нему кольчужный ворот и грозно огляделся вокруг.

— Эй, вы! Что это за деревня? Кто главный? — крикнул он, толкнув дрожащего селянина сапогом со шпорой. — Невежественные крестьяне. Ни одного правоверного. Что пользы от них? — Он возвысил голос. — Я спрашиваю: что это за место и кто здесь главный? Переводчик, иди сюда. Узнай, где мы находимся и далеко ли до Мавалипурама.