Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

— Ладно, выговаривай, — мягче произнес Никон, притворив плотнее дверь.

— Ты отец мне, владыко.

— Что в том? Все, кто в истинного бога верят, дети мои.

— Не то. Я сын твой по крови.

— Как?!

— Ты Мотю — мордовку помнишь? Это мать моя. Сказывала мне, что любил ты ее, и оттого произошел. По ее совету я к тебе пришел. Вот ладанку дала она мне — подарок твой.

Никон шагнул к Аленке, глянул на нее пристально, взял в руки ладанку, потом, попятившись, отошел к столу, раскрыл книгу, тут же закрыл. Спросил тихо:

— Где это было?

— В Спасском монастыре, что под Арзамасом.

— Сие заблуждение есть. В том монастыре я отродясь не бывал. Сколь тебе лет?

— Двадцать третий минул.

— Я в те времена в Анзерском скиту был. На Соловках. За три тыщи верст от Арзамаса.

— Тот монах Никоном зван был, по крови тоже мордовец. И мать сказала — похож я на тебя, глаза твои…

— Имя свое я принял позже. В миру я Никитой звался, а по отцу Минич. Мало ли на свете монахов со мной схожих…

— Я ничем не обременю тебя — отрекаешься зачем?

— Не грешен в этом! — Никон троекратно перекрестился. — Бога в свидетели беру. Хочешь, сыном приемным буду считать тебя. Только ничего, окромя несчастья, это не принесет нам.

— Если богом поклялся…

Аленка повернулась и медленно зашагала к выходу. Увидев понурую спину парня, Никон вдруг почувствовал, что человек этот почему-то близок ему.

— Вернись, парень. Еще спросить тебя хочу.

Аленка прислонилась к косяку двери, сказала тихо:

— Спрашивай.

— Ты теперь куда? В свое Заболотье пойдешь?

— Сам не знаю.

— Скажи матери и землякам твоим, а более всего сам запомни — им спасенья от царя и бояр нет и не будет. Как, говоришь, казака того звали?

— Илейка.

— На него пусть более надеются. А службу у Хитрово брось. Иди из Москвы вон. Более ничего тебе сказать не могу.

— А сам-то ты как? Хочешь, я с тобой рядом встану?

— Боже тебя упаси! При моем подвиге я един должен остаться. Сам видишь — дни мои сочтены. Недавно явился мне в сновидении господь и сказал: «Пострадай, Никон, за веру истинную: ты будешь повержен, брошен в гноевище и умрешь в муках. И вознесу я тебя за это на небеси, будешь ты угодником моим во всей святости, а враги твои покараны будут». И придет, парень, время, воскресну я в храме моем, и лик мой перенесут на иконы. Я верю, ты придешь сюда и помолишься мне. И вспомнишь слова мои. А теперь иди.

Никон подошел к Аленке, поцеловал ее в губы, перекрестил. И когда она вышла за дверь и побежала вверх по лестнице, крикнул:

— Как зовут тебя?

— Александр! — не оборачиваясь ответила Аленка.

Эконом вывел ее за ворота, проводил до села. Указал на избу, где в оконце мерцал огонек, сказал:

— Поп твой здесь. Ждет.

Дома ждала их беда. Мокей, охраняя ворота один полные сутки, к утру не выдержал, уснул. И, как на зло, во двор забрались воры. Украсть они ничего не успели, были пойманы, но переполох в усадьбе был большой. Боярин весь гнев вынес на Корнила, а тот донес: Мокей уснул от того, что нес охрану за казака Алексашку, которого бесспросно Савва брал с собой в Новый Иерусалим.

Под горячую руку боярин указал жестокую расправу: Савву запереть в клеть на хлеб и воду, а казака — под розги. Пусть знают, кому служат, пусть вперед не своевольничают. Савва бросился в ноги и стал слезно просить розгами наказать его, а парня, как безвинного, пощадить. Но Богдан сказал:

— Ништо ему. Пусть вгонят ума в задние ворота. Это еще никому не вредило.

Боярин слов на ветер не бросал — Савву сразу заперли в клеть, а Аленку сдернули с постели, поволокли на конюшню. Полусонная, не понимающая, куда ее ведут, она молчала. Но когда увидела скамью, а около нее бадью с розгами, закричала истошно:

— Не-ет! Лучше убейте сразу! — и рванулась из рук конюхов.

Корнил вынул из бадьи мокрую, гибкую розгу, кивнул конюхам. Аленка кусала руки, отбивалась, но ее схватили за руки и ноги, метнули на скамейку. Конюхи молча и привычно делали свое дело — на конюшне порка проходила чуть не каждый день.

Аленкины руки подвели под скамью, связали. Один мужик сел в головах, другой оседлал ноги, запустил руки под живот, нащупал гасник, развязал его и начал спускать портки. Аленка рванулась всем телом, обмякла. Задирая на ней рубашку, второй конюх вдруг удивленно сказал:

— Авдеич, погоди-ка. Это, вроде бы, девка.

Пораженный приказчик заскреб в затылке.

Богдан Матвеевич только что отужинал. Ныне он хотел пораньше лечь в постель, чтобы встать на рассвете и угадать на заутреню вместе с государем. Но не успел он раздеться — в опочивальню зашел Корнил.

— Что у тебя там? — спросил недовольно Хитрово.

— Начали мы было сечь казачишку, ну и…

— Ну?!

— А у него титьки.

— Как это, титьки?!

— Это не казак, а девка. Далее пороть, ай нет?

— Подумаешь, диво! — еще более недовольно сказал боярин. — По нынешним временам не только девок в портках, но и мужиков в сарафанах ловят десятками. От господ бегут, от царя прячутся. Вызнай, почему она штаны надела?

— А пороть-то надо ли? Она без памяти лежит.

— Обожди — успеем. Может, ей не двадцать розг следует, а все двести.

Не успел Корнил уйти — снова в дверь стучат. Ввалился в опочиваленку Яков Хитрово. Богдан любил племянника, спросил обрадованно:

— Сызнова в Москве?

— Я же как-никак думный воевода. В приказ разрядный вызван. Прости, что на ночь глядя потревожил тебя. Дело спешное.

— Успеешь — скажешь. Не горит, чай. Давай обнимемся.

Яков скинул кафтан, сел за стол, открыл полуштоф с романеей. Выпили по стаканчику.

— Помнишь, в минулый раз взял ты во двор попа и казачишку. Живы они?

— Живы. Только что казачишку выпороть хотел, да раздумал.

— Что так!

— Портки спустили, глянули, а это девка!

— Ого! Стало быть, недаром я к тебе спешил. Сердце чуяло.

— Говори.

— Был я в тайном приказе. Знаешь сам — там родич наш сидит, стольник Санка Хитрово.

— Ляксандр Севостьяныч. Знаю.

— Сказал тот Санка по секрету — в приказ только что донесли: были у Никона в монастыре со твоего двора поп Савва и молодой казак. И оставался тот казак у Никона в келье ночью долго, о чем говорили они, неведомо. Но если один, ночью и тайно, да к тому же не казак он, а девка. Тут дело не чисто.

— Кто донес?

— Есть в монастыре наш человек, заслан тайно.

— Что делать будем? Если государь узнает…

— Обещал Санка донос тот пока прикрыть, а нам велел все до тонкости выведать.

— С кого почнем? С попа али с девки?

— Зови попа.

Привели Савву. Боярин мрачно спросил:

— Говори как на духу — что утаил?!

Савва бухнулся боярину в ноги.

— Зачем девку казаком одел? Зачем к Никону в келью тайно посылал?