Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

— Передай конюхам: если про вчерашнюю девку слово кому скажут — языки вырву. Ее на конюшне не было.

Дни потекли по-зимнему медленно, спокойно. Вину, вроде бы, с Аленки сняли, попа из клети выпустили. Спина стала заживать, про порку никто в усадьбе и не заикался. Аленка помогала Агафье, старалась. Савва к ней в светелку не заходил, не то осердился за проступок в Нове-Иерусалиме, не то выжидал, что из пребывания ее у боярина произойдет.

На зимнего Николу приехал с Ветлуги человек за огненным зельем, за пищалями. Янка Бочков писал боярину — казак Илейка сколотил полсотни отчаянных мужиков, нагнал на лесных воров страху — набеги прекратились. Человек получил у боярина два десятка пищалей, свинца и пороха, пять пистолей, сабли и бердыши. Перед отъездом зашел в амбар, где Аленка меряла зерно, подмигнул ей и зажал в угол. Аленка схватила было совок, чтобы огреть наглеца по роже, но он зашептал:

— Не дерись, дура. От Илейки, слово сказать надобно.

Аленка закрыла двери на засов, увела мужика за сусеки.

— Велено тебе передать — до лета живи тут. О том, что ты у Никона была и претерпела за это, я узнал. Что тебе сказал он?

Аленка настороженно прошептала:

— Тебя боярин послал? Выпытать…

— И снова дура. О том, что Илейка к Никону тебя слал, никому окромя его и меня не ведомо. Говори.

— Рассказала я старцу про Илейку, но он осторожен был. Однако велел мне и всем, кто от бояр лихо терпит, надеятся на него, на Илейку. Сказал, что в ссылку пойдет. Более ничего не сказал.

— Вона как. Тогда слушай. Пока санный путь стоит, будут сюда из Галича приезжать люди часто — боярину хлеб, мясо и все иное прочее из вотчины возить. Прознай, куда патриарха сошлют, и дай нам знать.

— Опасно это.

— Меня зовут Дениской. Если придет человек и скажет: «Я от Дениски», — говори смело. Еще велел тебе Илейка в доверие к боярину войти. Слышал я — ты ему люба. Будь около боярина близко — делу нашему большую пользу сотворить можешь. А летом жди нас на Москве.

— Ладно.

— Дай поцелую тя!

— Зачем это?

— А ты меня совком по шее до дверей проводи. Чтобы люди подумали — за баловство.

— Совком можно и без поцелуя, — Аленка вытолкала Дениску взашей из амбара, на прощание ударила по спине совком. И вовремя. У дверей появился Корнил, спросил со смехом.

— За што ты его причастила?

— Лезут тут всякие, лапают, где не следоват.

Боярин Аленку не звал, но ежевечерне расспрашивал о ней Агафью. Та хвалила молодую помощницу. Боярин понял — девка задела его сердце. Если раньше свое влечение к ней он относил к стремлению узнать тайну поездки к Никону, то теперь стало ясно, что дело совсем не в том. Люди, засланные к Никону, сообщили, что большой вины на Савве нет. Теперь можно было отослать Аленку к сенным девкам, либо к дворне, но делать этого не хотелось.

В одно утро она сама появилась на барской половине. Вошла смело, поклонилась.

— Здоров будь, Богдан Матвеич. Прости, что не звана пришла.

— Говори.

— Агафья стара стала. Дом в запустении. В кладовых гниль, в амбарах мыши, в коробах моль, в кадях плесень. Ты сам не ухожен, исподники не стираны, в горницах тараканы. Вели мне ключи отдать.

— Бери, — сказал Богдан не думая. — Ко мне заходи в любое время безбоязненно. Агафью не обижай.

Чем больше присматривался боярин к Аленке, тем сильнее укрепилось желание приблизить ее к себе. Все его существо тосковало по ласке, по терпкому запаху женского тела. Но мысль подсказывала — жениться на ней ему не дадут. Оставалось одно — любой ценой заставить ее полюбить, стать согласной на все.

В один из дней боярин не утерпел, велел прийти новой ключнице к нему вечером.

Аленка, видно, давно ждала этого зова. Про себя решила: «Будет насильничать — не дамся».

Боярин стоял к ней спиной и застегивал крючки, атласной косоворотой рубахи. Аленка заметила: рубаха на боярине новая, перехвачена витым шелковым поясом с кистями, штаны из легкого плиса, напущены на сафьяновые сапоги. Волосы причесаны, смазаны.

— Чего я тебя позвал? Петли на рубахе не пришиты…

Аленка крикнула. «Я счас», — и бросилась за иглой и нитками. Хитрость боярина она разгадала. Рубашку эту она смотрела сама — петли все были целы. Подошла к боярину близко, взялась за воротник.

— Не боишься, боярин, что память твою пришью? Тосковать будешь?

— Куда уж боле пришивать. Я и так все ночи не сплю, о тебе думаю. Люба ты мне.

— Знаю.

— Откуда? — Боярин таких слов не ожидал. — Я молчал, крепился..-.

— Погоди ты, не лапай — уколю.

Пришив петлю, Аленка стала перекусывать нитку. Она приподнялась на носках, приблизила лицо к воротнику, и тут Богдан обхватил ее за спину, сильно прижал к груди и поцеловал в губы.

— Пошто ты так, боярин? Не думала я…

— Сказал же — люба ты мне.

— А меня спросил?

— Пойми, сейчас ты вся в моей власти. Захочу — унесу в постель, и ничего не поделаешь ты. Но я хочу, чтобы ты полюбила меня. Сможешь?

— Отпусти, сядь. И я сяду, — Аленка тяжело дышала. — Давай, поговорим. Ты, я вижу, человек хороший, полюбить тебя можно, а для чего? Чтобы телеса твои утешать? Игрушек таких еще не было, чтоб не бросали их. А я мужа хочу. Пусть он будет холоп, но муж. Иначе я не могу. — Аленка решительно встала.

— Погоди. Зачем тебе венец. Весь дом в твои руки отдам. В шелка разодену, будешь на золоте есть, на серебре пить. Помнишь, про мать рассказывала, про земляков твоих. Всем помогу! Силы у меня много, мать сюда привезем. Ну!

— Ишь ты, распалился как. Охолонешь когда — посулы эти словно ветром сдует. Про кандалы ты, боярин, забыл. А я — нет! — сказала Аленка твердо и вышла.

Зимой дни коротки, а ночи бесконечно длинны. По ночам Аленка разбирала собранные за лето травы. Словно чуяла — пригодятся. Вспомнила материну травную науку. Настаивала на водке горьку полынь — настой помогает лечить опухоль и ушибы. Растирала в порошок луговые ноготки, смешивала с свиным салом — мазь эта хороша от чирьев, угрей и всяких язв. Делала отвар таволги для промывки гноящихся ран. Запасала зверобой — траву от 99 болезней. Сушила корни девясила, мать говорила ей, что это могучее лекарство. Терла в порошок мяту, подорожник, мать-мачеху и крапиву. Лечила дворовых девок, конюхов, помогала простуженным ребятишкам, и скоро слухи о знахарке-ключнице вышли за пределы усадьбы. К ней заходили бабы с соседних улиц, и всем помогала Аленка врачевать раны, унимать боль во внутренностях, снимать жар и ломоту.

Не думала и не гадала, что в будущем доброта обернется для нее большим злом.

По великому санному пути в Москву приехали, наконец, святейшие патриархи: Александрийский и Антиохский. Не приехали патриархи из Константинополя и Иерусалима, но дали свои полномочия. Считалось, что Вселенский Собор собрался. Но Никон на зов царя из Воскресенского монастыря ответил: