Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

— Я сей куцый совет и слушать не хочу. Макарий Антиохский и Паисий Александрийский сами не имеют древних престолов, скитаются по белу свету, как цыганы — нм ли меня судить? Отчего древние патриаршие престолы пастырей своих не выслали? Знаю я отчего— они вашу неправду не хотят покрывать, знают, что вы грех замыслили.

Царь послал в монастырь бояр и стрельцов, чтобы привезли Никона силой. Но тот сам выехал навстречу.

Дом, где поместили Никона, стоял в углу кремля, около Никольских ворот. У дома поставили стражу. Никольские ворота приказано было не отпирать ни в коем разе, мост перед воротами разобрали.

Люди собирались толпами около храмов и церквушек, ждали решения вселенских патриархов. Вины Никона всем были известны: его упрекали за девятилетнее вдовство православной церкви, за раскол веры. Ему же приписывали все бунты и волнения.

В день Спиридона-солнцеворота в маленькой церковке Чудова монастыря собрались патриархи. Они облачены в митры, омфоры и красные мантии. Царь не пришел, послал вместо себя Стрешнева и бояр Хитрово, Одоевского, Воротынского и Долгорукого.

Привели Никона. Торопливо прочитали приговор совета, сначала по-гречески, потом по-русски. Никон слушал терпеливо, сжав губы, гнев свой выплеснул в конце:

— Если я достоин осуждения, — гремел он, — то зачем вы, как воры, привели меня в эту церквушку и тешитесь баснями и блядословием?! Где люди русской земли, где царь, где священнослужители Москвы? Разве я здесь принял жезл пастырский? В Соборном храме, перед всенародным множеством я принял этот великий сан — там его и сниму!

— Не все ли равно! — крикнул Стрешнев, подскочил к Никону, сорвал с него черный клобук с густым жемчужным крестом.

— Хватай, Родионко, хватай, — желчно сказал Никон. — Жемчуг раздели меж патриархами, а то они всюду за милостыней шатаются. Вот, на, хватай панагию— тебе, бражнику, на три пирушки хватит.

Стрельцы было подхватили Никона под руки, но он отринул их, вышел из церкви, сел в сани.

В земском приказе Никона переодели: сняли мантию, надели простую монашескую рясу. Снова пришел Стрешнев, скинул с руки меховую шубу, тулуп, поставил перед Никоном кошель с деньгами.

— Великий государь с поклоном к тебе. Прими рухлядь сию и деньги — едешь ты в путь дальний и многотрудный. И просит Алексей Михайлович прощения и благословения.

— Будем ждать суда божия, — угрюмо ответил Никон. — А деньги возьми себе. Скажи царю — Никону ничего не потребно.

Народу было сказано, что Никона повезут через Спасские ворота по Сретенке. Люди толпами устремились в Китай-город. Но сани и две сотни стрельцов незаметно выскочили из ворот противоположных.

Аленка не знала, что Никона привезли в Москву, и вышла из усадьбы, чтобы сходить и купить соли. Вдруг на улице показалась конная сотня стрельцов — она проскочила мимо Аленки, осыпав ее снегом. Крытый санный возок шел между сотнями, дверца чуть приоткрыта. Аленка бросила взгляд на дверь, вздрогнула. Она сразу узнала Никона: по горящим глазам, по бороде и впалым щекам. Возок был совсем рядом. Дверца приоткрылась шире, и Аленка услышала знакомый голос:

— Молись за меня, красавица.

Никон был повержен, вычеркнут из заглавного листа державной книги. Боярин Хитрово радовался более всех. Теперь место рядом с царем принадлежит ему одному. Правда, есть еще Стрешнев, но у него ни ума, ни хитрости. Оглядываться не надо. Можно и для себя пожить: отдохнуть, в дела вотчин своих вникнуть, гнездышка потеплее свить. И посадить в него рядом голубку…

Как-то после зимнего Николы донес Корнил-приказчик боярину, что около ворот топчутся два подозрительных инородца и спрашивают они сторожа Алексашку.

— Я их прогнал, боярин, однако…

— Напрасно. Улови и приведи ко мне. Немедля.

Богдан смекнул сразу. Коль инородцы знают Алексашку, то они непременно из мордвы, с того самого Заболотья, о котором ему говорила Алена. Теперь им можно помочь, показать Алене свою силу и щедрость. Пока Корнил догонял инородцев, боярин позвал Аленку.

— Полагаю я, пришли люди из Заболотья. Тебя спрашивают.

— Где они?

В палату ввели двоих парней в полушубках, меховых шапках, в лаптях с черными онучами. Аленка сразу узнала их — это были Миронко и Левка. Броситься к ним при боярине не посмела, да и они глянули на нее равнодушно — не узнали.

— Кто вы, откуда? — спросил боярин, когда парни поднялись с колен.

— Мы из-под города Кузьмодемьянска. Я черемисский сотник Миронко, это брат мой Левка. А пришли мы от деревни Мумары…

— Зачем сторожа Алексашку искали?

— Мы в Москве второй раз. Тогда сторож Алексашка нас в твой дом не пустил, но обещал, если мы еще раз придем, с тобой свести. Вот мы его и искали.

— А ко мне нужда какая?

— Деревня наша от села Троицкого. Земли вокруг села монастырские, но нам, черемисам, еще при князе Акпарсе выделили особые земли…

— Наши деды, отцы их от леса очистили, раскорчевали, распахали, — добавил Левка. — Деревню зовут Мумары.

— Погоди, Левка. Посадили нас на ясак, мы его исправно платим. Но приехал воеводой в Кузьмодемьянск Иван Побединский и сказал, что теперь эти земли не наши, а монастырские, и если мы начнем называть эту землю своею, то будем биты кнутом нещадно.

— И выходит — теперь мы не ясашные, а крепостные люди! Мы думаем — воевода врет. Грамоты такой от царя нету.

— Почему вы ко мне пришли? На то есть земский приказ.

— Были мы там Дьяк шесть лисьих шкур да двадцать беличьих взял, а потом сказал, что надо в казанский приказ итти.

— Боярин Одоевский две кадушки меда взял, послал в хлебный приказ. Там тридцать шкурок взяли — послали в приказ поместный.

— Потом были мы в дворцовом приказе. И там один дьяк нам добрый совет дал — идите, мол, к боярину Хитрово. Он, если пообещает, сделает. Вот мы и пришли. Помоги нам правду найти. Все что у нас осталось — прими в благодарность..

— Шуба медведя осталась, мед остался, воск. Лиса есть, белка, горностай.

— Я не Одоевский, на меха не падок. И помочь вам не могу — оружейным приказом ведаю. У меня пушки, а не земли.

— Смилуйся! Дьяк нам сказывал — выше тебя только царь.

— А сторожа Алексашку видели?

— Сказали, нет его.

— Как это нет? Есть, — и боярин кивнул на Аленку.

— Здравствуй, Миронко, — Аленка подошла к Мумарину, пожала руку. — А Гришка ныне не пришел?

Мирон выдернул рукав из ладони Аленки, перекрестился в страхе:

— Если бы не голос твой — не признал бы никогда.

— Будто в сказке! — воскликнул Левка. — Был парень, стала…

— Вот оно шкурки любит, — сказал боярин, усмехаясь. — Если дары ваши примет — помогу. Напишу воеводе грамоту.

Миронко и Левка бухнулись Аленке в ноги.