Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

— Спасибо за честь, ватажники. Вот слышал я — все вы ждете Степан Тимофеича. Все вы знаете, он ныне по Волге идет сюда. У некоторых, — Илейка поглядел через плечо на атамана Холку, — есть така думка — поджидать Разина здесь. Пока грабить мужика, жрать евойных овец, обдирать его вплоть до лаптей. А когда Стенька придеть, город возьмет, тогда, мол, посмотрим. Может, волю, которую он нам принесет, мы и воспримем.

— Никто так не думат! — крикнули с круга. — Город надо самим брать!

— Но кто поведет нас?!

— И с чем пойдем? С топорами, вилами?

— Об этом думали?!

— Думали, — крикнул Шуст и встал рядом с Илейкой. — Кузьму надо у воеводы отнять, сделать его городом вольным. Для сего надо выбрать атамана и есаулов. Пусть они поломают головы, как и что сделать, чтобы нам под крепостью бока не намяли. Я мыслю, что атаманом нам надо поставить Илью Иваныча Долгополова, есаулами выбрать меня, черемисского сотника Миронка посадского человека Сороку и кузнеца Миньку. Кто со мной не согласен — пусть скажет.

— А Холка куда? Он у нас атаман.

— Пусть в есаулах походит, если он вам надобен. Ну как — любо?!

— Любо!! — ухнул круг.

— Твое слово, атаман, — Ивашка толкнул Илейку в плечо. — Говори.

— Пока говорить нечего. Спросить хочу — кто кузнечное дело знает? Выходи сюда. — Вышло пятеро мужиков. — Идите к Михаилу, будете из чепей ковать наконечники для копий, А мы за это время подумаем, что и как.

Первый совет есаулов собрался в землянке атамана. Холка зло спросил:

— Эх, аники-воины! Город брать, город брать! А сколь в том городе стрельцов — знаете?

— Знаем. Около триста.

— А пищалей, пушек?.

— Пушек было две, да теперь из Москвы послано шесть.

— А у вас? Дреколье одно.

— Зато у нас тысяча голов. И все воли хотят.

— А если воевода городных под ружье поставит? Сколь их?

— Это было бы хорошо, — вздохнув, ответил Шуст. — Но не поставит.

— У нас в городе свои люди остались, — пояснил Сорока. — Они, мы думаем, всем городом нам помогут.

— А корысть какая? — Холка не сдавался. — Допустим, город мы возьмем. Половину голов там положим. Если городные нас встретят хлебом-солью, кого же грабить? Чего грабить?

— Ну, если ты, заяц косой, грабить собрался, то чеши ты от нас в обратную сторону! — со злобой проговорил кузнец. — Мы волю добывать идем.

— Ты в кузне своей руками махай. А тут покамест я хозяин. Этот стан мой, как я скажу — так и будет. Я зараз свой круг соберу, там установим, как и чему быть. Ждите. — И Холка выскочил из землянки.

Начали думать, как взять крепость. У Ивашки Шусга одно на уме — риск. Тайно подобраться к главным воротам — перебить стрельцов, ворота открыть. А там — бог.

Илейка сразу же возразил:

— Крепость брать — не лыко драть, Иван. Тут надо все взвесить.

— Дай я скажу?

— Говори, Мирон.

— Если ты, Иван, с Левкой, братом моим, хорошо договорился, то он там людей поднимет и ворота откроет. Нам город взять мало, надо людей сохранить, потому как крепость одолеть легче, чем ее удержать. Я думаю так: ты, Иван, возьмешь одну сотню и по-быстрому костры вокруг крепости сделаешь. Посадские дома все равно изломаны, досок, зауголков всяких и других деревяшек там полно. Надо, чтобы костры около всех стен запылали. Чем больше огня, чем больше дыма — тем лучше. Надо стрельцов и воевод напугать.

— А если Левка ворота не откроет? — спросил Ивашка. — У костров портянки будем сушить?

— Если Левка не откроет, я открою, — сказал кузнец. — Днем, перед боем, я в город проникну и все, что надо, изображу.

— Хорошо, если так, — согласился Шуст. — Что дальше?

— А дальше — мы врываемся в город. Сперва с тремя сотнями атаман Илья — он берет склады с порохом, пушки. Ты, Сорока, встаешь над городными повстанцами. Я беру на себя воеводу и стрельцов.

— Кто по-иному мыслит? — опросил Илья. — Я согласен.

— Я тоже, — весело произнес Шуст. — Только скажи, Миронко, откуль ты такой прыти набрался? Будто всю жисть крепостя брал.

— Я в рати у царя три года служил, так мы литовскую крепость Вильну взяли.

— Тоды я молчу.

Тут же договорились: Илья берет под свою руку пятьсот человек, Мирон триста, Шуст сотню. Остальных Сорока.

Дело наметили делать через три дня на четвертый.

С утра Минька с кузнецами ушел в деревню искать кузню, атаман и есаулы начали делить повстанцев. Холка свою ватажку тоже захотел повести на город. Напросился к Мирону в помощь. Все понимали — Холка лезет туда, где можно грабить.

Добирались до Юнги трудно. Лошадей кормили по ночам на луговых отавах, на неубранных овсах, и те справно тянули телеги. Мосластая лошаденка, шедшая на привязи, даже поправилась. Зато сами голодали страшно. Лесная пища: ягоды, грибы, орехи, желуди— голода не утоляла, а только вспучивала живот. Меньше ехали, чем бегали в сторону от дороги и там мучились от поноса. Это выматывало, отнимало последние силенки. Наконец Аленка, не спрашивая мужиков, потянула на себя правую вожжу и заехала в глубь леса от дороги, на какую-то малую полянку. Велела Ефтюшке кипятить в котле воду, сама пошла искать тысячелистник— могучую траву, лекарство ото всех утробных болезней. Отвар пили все и помногу, брюшная боль начала униматься. Потом вместе с названной сестрой Настей принесли из лесу же корней черники и земляники, заварили из них чай и вконец закрепили желудки. Оздоровевшее нутро еще сильнее потребовало еды. Решили дальше не ехать, хотя до Юнги осталось, вроде, не так далеко. Мужиков Аленка послала на ближнюю реку ловить рыбу. Настя с матерью ушли за орехами, сама Аленка без устали собирала лечебные травы: аир, полынь, таволгу, зверобой, девясил, подорожник, мяту и крапиву. Если ехать дальше, снова сырая еда, снова болезни. Окрепнуть можно было только на горячей пище.

На третье утро отдыха Аленка осталась у телег одна. Ефткншка с женою и дочерью ушли в лес, Савва пошел ловить рыбу. Аленка ночью не спала, она в свой черед сторожила на пастьбе лошадей. День выдался солнечный, теплый, кони привязаны на вожжах тут же на полянке, тихо, тепло. Аленка улеглась на телегу, укрылась рогожей и незаметно заснула. Сколько она спала — неизвестно, но вдруг словно кто-то толкнул ее под бок. Она подняла голову и сразу уронила ее. Осторожно раздвинула траву, глянула снова. К лошадям медленно, оглядываясь по сторонам, подходил человек. Он был далеко от телеги, ярко освещен солнцем. На человеке рваный казацкий кафтан, красный кушак, за кушаком длинный изогнутый нож — клынч. Без шапки, на голове копна завитых крупными кольцами волос. Кудри удивили Аленку. Они были светло-желтые, окруженные по краям сияющим солнечным ореолом, словно у святого. Еще раз оглядевшись кругом, он повернулся спиной к Аленке, выхватил из-за пояса клынч, поднял с травы вожжи. Сейчас он отсечет их, вскочит на коня…