Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

Воевода соглашался с Тишкой. Что проку те ватаги разгонять. Они по лесу разбегутся, возникнут на ином месте.

А на берегах Ангаши кипела жизнь. Кузнецы ковали боевую кузнь: наконечники для стрел, острия для копий, ножи засапожные, запоясные и чехольные, мечи, клевцы и протазаны. Минька до того насобачился, что стал ладить для атаманов кольчуги, шестоперы, бердыши и алебарды.

Илейка гонял лесную вольницу на холм, где «брали город» — сруб, поставленный специально для этого. Учились стрелять из пищалей и пистолей, их хотя и было всего несколько штук, но в бою, надеялись, прибудет.

В один из ненастных дней, когда ватажники (а их уже скопилось более шестисот) хоронились от дождя по землянкам и шалашам, Илейка решил присмотреть место для нового стана. Здесь жить далее стало опасно. Холка Кривой по-прежнему водил свою ватажку на грабеж, после набегов пьянствовал и орал с друзьями песни. Многие из Илейкивых людей поглядывали на разбойников с завистью. Их надо было уводить подалее от Холки и поближе к городу.

Не успел выйти к дороге, как услышал топот. Выскочил из кустов, затаился в канаве. Из-за поворота показалось около десятка всадников. По виду Илья понял — татары. Всадники тоже почуяли людей, из лесу пахло дымом костров, натянули поводья. Поехали шагом, озираясь по сторонам. Скрываться было бессмысленно, Илья вышел на дорогу. К нему подъехал татарин в богатом кафтане, чуть вытянул из ножен саблю, спросил:

— Что за люди? — И кивнул в сторону леса.

— Православные, — уклончиво ответил Илья.

— Сам вижу.

— А ты что за человек?

— Я мурза Кильдибяков. Еду в город Кузьму по делу.

— Ну и поезжай. Мы тебе не суперечники.

— Зачем в лесу живете? Кто за атамана у вас?

— Мы сами по себе. Без атамана.

— В лесу сами по себе только разбойники живут.

— Если бы разбойники, то ты тут вольно не стоял бы.

— Тут впереди мост должен быть? Через реку Аниш.

— Должон быть. Только река Ангаша зовется.

— Это по-русски Ангаша. По-чувашски Аниш. Мне говорили, тут разбойники Холки Косого есть.

— Может, и есть. Уезжай скорее — ищи. Не то свистну.

— Так мы с тобой скоро за сабли схватимся.

— Ты уже схватился.

— У меня мулла есть. Может, ты с ним поговоришь. Он русский.

— Мне мулла, вроде бы, не надобен. Но если хочешь — зови.

— Мулланы алып килегез! — крикнул мурза. От всадников отделился человек, пошел по дороге. Не доходя до татарина, вдруг с шагу перешел на бег, бросился Илье на шею:

— Илейка!

— Савва!

Ахпердя соскочил с седла, оттащил Савву от Ильи:

— Пономарь?

— Он самый! — крикнул радостно Савва. — Мы тебя ищем. Нам сказано — ты в яме.

— Вырвался. А ты давно из Москвы?

— Потом. Это потом. Мурза, вынимай грамоту.

Кильдибяков вытащил из-за пазухи помятый свиток, подал Илье. Тот глянул на первые строки, читать не стал.

— Пошли к костру. Вам обсушиться надо.

Пока собирали круг, Илейка выспрашивал Савву о его скитаниях. Не забыл и про Аленку.

— Она в надежном месте. До зимы ее трогать не будем.

Круг решил — пора брать город Кузьмодемьянск. Савва с мурзой поехали дальше — на Цывильск.

« …Стоял я, холоп твой Юшка Борятинский, в обозе под Синбирском, и вор Степка Разин обоз у меня взял и людишек, которые были в обозе, посек и лошадей отогнал, и тележонки, которые были, и те отбил, и все платьишко, и запас весь отобрал без остатку».

«…Сентября в 6 день Стенька Разин Синбирский острог взял при нем, Левонтии, а он же едва-де оттоль умотался. А князь-де Юрья Борятинской отступил, пошел к Казани. А окольничий Иван Богданович Милославский в городе, в осаде сидит».

«…и уренские стрельцы сказывали ему, Якову, что вор Стенька Разин Синбирск взял и велел служилых людей, имая, всех рубить, а черных людей расспрашивать, отчево хто с Синбирска бежит. И твоих, великого государя, ратных людей, которые были с бою утеклецы, и которые ехали на великого государя службу, всех имают, побивают, и в Синбирск проехать от тех изменников нельзя. Да и многие, государь, дворяня, прибежав на Олатырь, нам, холопам твоим сказывают, что синбирской черты стрельцы и казаки и Синбирского уезду крестьяня, и татаровя, и мордва, и черемиса тебе, великому государю, изменили и синбирян дворян побили, и домы их все разграбили. Да и твоих ратных людей, которые ехали к тебе на службу в полк к окольничьему и воеводе ко князю Юрью Никитовичу Борятинскому, многих по слободам, селам и деревням и по дороге побили и переграбили. Тот вор Стенька по синбирской черте разослал памяти, чтобы те синбиряне и иных городов черные люди наговаривали, чтобы дворян и детей боярских, воевод и подьячих всех переводили и побивали до смерти. И велено вором Стенькой Разиным со всякой деревни по два человека и еще добрых лошадей вести к ему ж, Стеньке Разину.

Те же воровские казаки прибирают к себе всяких чинов людей из уезду из Свияжского: казаки и крестьяня, татаровя, мордва и черемиса — и хотят итти к городу Олатырю. А хто-де с ними пойдет, велели сказывать, что будет жаловане по пяти рублей да по зипуну. А хто с ними для воровства не пойдет, и тех людей всех порубят наголову».

Город решили брать в канун Покрова пресвятой богородицы. Резон был такой: встречая праздник, стрельцы непременно упьются, да и воевода со дьяками не удержатся — хмельного воспримут. Перед тем Илейка собрал небольшой советец, чтобы еще раз вспомнить кому и как вершить дело. Первым говорил Шуст:

— С Левкой Мумариным я виделся, договорился накрепко — он со своими черемисами будет взламывать город изнутри. Как только мы запалим округ крепости костры, Левка нападет на стрельцов у главных ворот, размечет их и те ворота расхлябенит.

— По какому знаку? — спросил Илья.

— Это моя забота, — сказал кузнец Минька. — Я проберусь на соборную колокольню и вдарю набат.

— Ты, водохлеб, скажи, как на колокольню влезешь? У собора стрельцы по ночам стоят. Они тебе так вдарят.

— В канун праздника обедня, чай, будет. Я днем в храме спрячусь…

— Вот тебе и чай-чай. Ты же в бегах теперь — заметят.

— Ништо. Середь толпы укроюсь.

— Ну, смотри, — упредил Илья. — Дальше кто?

— Как ранее придумали, атаман, — заговорил Миронко. — Я со своей сотней сразу к воеводской избе, ты к оружейной башне.

— Мое дело — пушки на стенах сбить, — сказал Сорока.

— Холку берем?

— На него надежда, как на прошлогодний снег. Его в город пускать не надо.

На том и договорились.

Минька-кузнец в город проник легко. В стенах крепости дыр незаделанных было немало. Прячась по переулкам, выбрался к храму. Выждал на кладбище, когда началась обедня, втерся во внутрь. Храм был полон. Бочком, незаметно протиснулся по стенке за круглую печь, стоявшую в углу, опустился на колени. Огляделся. Чуть впереди среди черемис молился Левка Мумарин. Отлегло от сердца. Минька втайне от всех очень боялся, что черемис и Левку воевода разгонит по домам. На коленках проелозил меж молящихся, встал рядом с Левкой, шепнул на ухо: «Жди набата. Ночью».