Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

В нынешнем во 179-м году сентября в 15 день послал я с устья Казани-реки товарища своего воеводу Юрья Никитича Борятинского для выручки Синбирска.

Сентября-де в 20 день за Свиягою-рекою под сельцом Куланги дождались его воровские казаки, татаровя, чюваша, и черемиса, и мордва — больше трех тыщ пеших и конных людей — и был у нево с ними бой. И тех воров побили, языков взяли 67 и велел он тех языков посечь и перевешать, а иных расчетвертовать и на колья рассажать.

Да сентября же в 24 день под татарскою деревней Крысадаки был бой, воров взято 36 человек, и велел князь их посечь и перевешать.

Сентября же 28 дню учинен был бой под мордовскою деревней Поклоуш, тех воров казаков, чювашу, и черемису, и мордву он побил, взял языков 38, велел их посечь.

Через день пришел он к черте в городок Тогаев, и с того городка пошел во Мшанеск, а ис Мшанску пошел к Синбирску по Крымской стороне, в день 1 октября пришел к Синбирску за 2 версты.

И вор Стенька Разин собрався с ворами, с великими силами и начал на него наступать. И воевода с твоими, государь, ратными людьми разобрався и пошел против вора Стеньки Разина, сошелся с ним сажень в 20-ти и учинил бой. И был бой, люди с людем мешались, стрельба на обе стороны из мелкого рузкья и пушечная была в притин. И в том бою ево, вора Стеньку, сорвали и прогнали.

А ево, вора Стеньку, самово было жива взяли, и рублен саблею, и застрелен ис пишйли в ногу, и едва ушол. И разбили их всех порознь, а вор Стенька побежал к валу и башню запер. А бились с тем вором с утра до сумерек. И на том бою взято языков 120 человек, 4 пушки, 14 знамен, литавры.

И на него, на вора Стеньку, пришло такое страхованье, что он в память не пришел и за пять часов до свету побежал на судах с одними донскими казаками. И астраханцов, и царицынцов, и саратовцов, и самарцов покинул у города. Обманул их, велел стоять, сказал им, бутто он пошел на твоих ратных людей. А сам он пошел бежать вниз по Волге…»

«…А только бы приходом своим не поспешил князь Юрья Никитыч Борятинской, и Синбирску было бы конечное разорение за малодушеством. Им бы никак от воровских казаков не отсидетца, потому как за вором было с 20 тысяч…

…Если бы пришел к Синбирску кравчий и воевода Петр Семенович Урусов, и вору бы Стеньке утечь было некуда, и черта была бы вся в целости. Города Алатор и Саранск и иные города до конца разорены бы не были. И то разорение все учинилось от нерадения к великому государю князь Урусова…

…Вор Стенька Разин от Синбирска бежал ранен Сечен саблею по голове, да нога права пробита от пищали».

Начались осенние утренники. На монастырском дворе вода в лужицах затягивалась тонким ледком, прозрачным и хрустящим.

Монахи пилили-кололи дрова, к зиме готовились. Молились богу мало, службы в монастырской церкви были редки, только по воскресеньям. Или оттого что болел игумен, или. оттого что много было работы. На подворье рубили капусту, солили огурцы, перемалывали зерно на муку.

Аленка все время жила в тревоге. Исправно топила печи, подметала келью, бегала в трапезную. Игумен ел мало, ниши хватало и ей. Антоний с ней почти не разговаривал, изъяснялся знаками. Махнет вяло рукой вниз— останься здесь, отмах в сторону — выйди.

Хворь хворью, но дела игумен не оставлял. Нелепом приходил в келью келарь. Всякий раз он непременно заходил в каморку Аленки и вел ее с собой. Докладывал сначала о делах сделанных и не сделанных за день, потом говорил о провинностях монашьей братии. Аленка бегала за провинившимися, расправлялся с ними игумен жестоко. Чаше всего он наказывал поклонами. За самые легкие проступки триста поклонов, за большие пятьсот и тысячу. Сначала Аленка считала такое наказание пустяковым. Но потом увидела — это страшно.

Следить за исполнением наказания игумен стал посылать ее. Повинного монаха приводили в часовню, он должен был перекреститься, упасть на колени, коснуться лбом холодных каменных плит, встать. Это один поклон. После двухсот поклонов монах начинал пошатываться, к тремстам он еле поднимался, подолгу лежал, уткнувшись головой в пол. Пятьсот поклонов выдерживали немногие, тысячу — никто. Обессиленного грешника выносили во двор, обливали водой, потом снова волокли в часовню. До утра делалось так раза три-четыре. Утром — на работу. Аленку упредили: если она, жалеючи, будет сокращать счет — рядом поставят ее. Поскольку поклонщиков чаще всего было несколько, Аленка считала честно. Боялась — вдруг проговорится кто-то из наказанных, донесет игумену.

Еще мучительнее было смотреть на правеж монастырских крепостных мужиков да тягловых крестьян, каким стал теперь Ефтюшка. Игумен за всякую провинность, за недоимку, за долги клал мужиков под батоги. И поняла Аленка — этот святой человек не лучше, а хуже Андреяна Челишева. И если он догадался о ее тайне — добра ей от него не ждать. Не скрыться ей и у Ефтюшки. Из-за нее он раздавит этого бедняка, как мошку. Где прожить ей до прихода Саввы? И придет ли он?

Может, унять игумену хворь, может, ради своего здоровья он продержит ее в покое до зимы? В котомке у Аленки было запасено немало сухих трав и среди них два могучих лекарственных растения: зверобой и девясил. И пошла Аленка к келарю.

— Котомчешку мою отдай, — сказала.

— Зачем?

— Владыке хочу помочь. Есть у меня там коренья зело добрые. Может, согласится? Молитвы все одно не помогают.

— Ладно, спрошу, — келарь сходил в кладовку, принес котомку.

— И водки мне немного дай. Я пока настойку сделаю.

Через день игумен оставил Аленку вечером у себя. Сказал:

— Погибаю я, иноче, совсем Охоты ко вкушению яств нет, тошнота мучит велия, обессилел. Келарь сказал— исцелить меня можешь ты. Сие верно?

— Попытаюсь, владыко, — Аленка принесла склянку с настоем, налила в ложку, велела выпить.

— Что за снадобье, не скажешь ли? — Игумен взял ложку, понюхал. — Греха в нем нет ли?

— Сие, отче, зверобой. Трава от девяносто девяти болезней.

— Зверей, стало быть, бьет? А я не зверь.

— В Москве говоривал мне грецкий лекарь Ёйль, что истинное имя у травы джеробай, что по-восточному — целитель ран. Пей, не боись.

Игумен перекрестился, влил настой в рот. Через полчаса боль в животе утихла, и он уснул. Утром Аленка снова налила настою из другой склянки.