Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

— Что стряслось?

— Мать шибко захворала, умирает. Скажи Степану — поеду проститься. Может, вылечу…

— Я с тобой! Мне она тоже мать.

Вскочив на коней, они поскакали в Заболотье. На пути им встретился Мирон. Увидев скачущих во все опор всадников, крикнул:

— Куда?

— Мать больна! — выкрикнула Аленка на ходу.

Мирон осадил коня, остановился. Про себя подумал «Тут что-то не ладно. Я вчера из Заболотья приехал, Мотя совсем здоровая была. Видно, что-то плохое произошло». Эта мысль не выходила из головы до самой усадьбы. В усадьбе старый Образцов тоже был тревожен:

— Мужики сказывали — видели утресь Логина и конюха Костьку. Поехали будто бы на Заболотье. Прикащик с добром никогда не ездит.

И тут Мирон понял — против Аленки замышляется зло. Он сменил усталого коня и поскакал в сторону Заболотья.

Когда Еремка и Алена выехали на дорогу через болото, коней с рыси перевели на шаг. Дорога была узкая, неровная. По обе стороны гиблая топь.

— Скажи-ка, атаман, — спросил Еремка, — кто у нас ныне на Заболотьи живет?

— Мама, старики, бабы, детишки.

— А на дорогу глянь — сотня конная прошла, не меньше.

— Может, Васька туда с ватажниками ездил. Он мне про мамину хворь сказал.

Еремка сошел с коня, осмотрел следы подков:

— Конные туда прошли. Может, вернемся? Мужичков с собой захватим?

— Столько проехали — возвращаться неохота. Будем осторожны.

В Заболотьи было тихо. Конные следы с дороги куда-то исчезли. Труба над Аленкиной землянкой дымилась, за часовней лаяли собаки. Еремка оставил Аленку около кузни, сам спустился к берегу, подошел осторожно к двери, прислушался. В землянке было тихо. Прижавшись спиной к стене у двери, Еремка крикнул:

— Мать, ты жива?!

За дверью грянул выстрел, и сразу послышался крик:

— Доченька, беги! Спа…

Распахнулась дверь, выскочил стрелец. Еремка разрядил в него пистоль, в три прыжка очутился у кузни, схватил Аленку за руку, потащил к часовне. Они еле успели захлопнуть дверь — со всех сторон к часовне бежали стрельцы. Церквушка была маленькая, три окошка и дверь. Стрельцы залегли, попрятались за шалаши и клетушки. Ударил по двери первый залп. Из досок полетели щепки. Аленка, хоронясь за простенком, выглянула в оконце, увидела — склонившись бежал стрелец с факелом. Она не спеша прицелилась, нажала на спуск пистоля. Грянул выстрел, стрелец словно наткнулся на преграду, упал. Факел ткнулся в снег, зашипев, погас. Еремка выносил из подполья пищали, кожаные мешочки с порохом и свинцом. Быстро зарядил пищаль, подал Аленке, та бросила ему разряженный пистоль. Стрельцы вели редкий огонь по часовне, на виду не показывались, видимо, ждали, когда изладят и зажгут другой факел. Еремка торопливо, но сноровисто работал шомполом — забивал в дула пищалей порох и свинец, проверял кремни. Пищали расставлял у окон. Аленке сказал:

— Стреляй ты, я буду заряжать. Так способнее выйдет.

Аленка испугалась единожды, у кузницы. И то не за себя, а за мать. И здесь, в часовне, она отстаивала, как ей казалось, не свою жизнь, а материнскую. Она не суетилась, была спокойна, прицеливалась не спеша и била наверняка. Стрельцам казалось, что в часовенке не двое, а десяток человек — три оконца постоянно огрызались выстрелами, вокруг часовенки лежало много убитых.

Наступило затишье. Оно тянулось довольно долго. Еремка упредил:

— Ну, бережись, атаман — сейчас хлынут. Накопились уж.

И верно, стрельцы по чьему-то знаку бросились враз к церквушке, затопали ногами по ступенькам на паперти, стали ломиться в дверь. Еремка всадил одну пулю в дверь, там кто-то охнул. Аленка перебегала от окна к окну, разила подбегающих стрельцов без промаха. Из-за укрытий хлынула вторая волна склоненных фигур, на деревянное крыльцо паперти кто-то сумел метнуть факел. Запахло дымом, выстоянные смолистые бревна загорелись сразу. В дверь стали бить чем-то тяжелым, видимо, бревном. И вдруг за шалашами на опушке леса раздался громкий окрик:

— Сотня, за мной! — И в проулок выскочил с саблей над головой Мирон Мумарин. Стрельцы бросились от часовни.

Мирон догнал их, несколько человек сразил саблей, соскочил с коня, вбежал на паперть, затушил огонь:

— Аленка, впусти!

— Миронушко, милый, не надо, — крикнула в оконце Аленка. — Мы тут продержимся. Скачи за подмогой. Не медли!

Мирон понял атамана, вмиг очутился в седле и, выхватив пистоль, ринулся в проулок:

— Держитесь, скоро вернусь!

Зимний день короток, сумерек почти не заметили — сразу наступила темнота. И этого Аленка боялась больше всего. Теперь стрелять приходилось наугад, на шум или шорох и только в три стороны. Четвертая стена, там, где была дверь, служила для стрельцов прикрытием. Именно туда притащили они ворох соломы и зажгли.

— Ну, атаман, — услышала Аленка голос Логина, — сейчас я тебе задок поджарю.

Деревянное крыльцо паперти запылало, осветило все вокруг часовни. Аленка приготовила мушкет, кивнула Еремке. Тот понял ее, распахнул дверь. В зареве пожара мелькнула фигура Логина. Боек ударил по кремню, высек искру на полку с порохом, грянул выстрел, и приказчик, схватившись за грудь, рухнул на землю Еремка захлопнул дверь.

Против стрельцов они могли еще сражаться долго, против огня были бессильны Аленка с ужасом вспомнила— пушку и порох к ней они спрятали под папертью. Под полом часовни для нее не хватило места Хотела сказать об этом Еремке, но не успела — стена — качнулась, треснула, ослепительно ярко блеснуло пламя — это было последнее, что запомнила Аленка…

Очнулась — лежит на снегу, связанная ремнями, неподалеку от сгоревшей часовни валялся изувеченный труп Еремки.

Мирон с тремя сотнями конников прискакал в Заболотье поздно. Он нашел здесь сгоревшую церковь, задушенную в землянке мать Аленки. Повернув конников обратно, он поехал в Красную слободу, надеясь во что бы то ни стало ворваться туда и выручить атамана. Он не знал, что Аленку увезли в Кадом.

3 декабря Степка Кукин собрал последний совет. Стало ясно — держать крепость нет смысла. Было решено ночью покинуть Темников и всем уходить в леса в сторону реки Алатырь.

Утром темниковский протопоп Перфилий облачился в торжественное храмовое одеяние, собрал всех попон и священниц, дьякониц, стариков, и женщин, и детей, открыл ворота. Подняв кресты и хоругви, вышел навстречу полку Василия Волжинского.

Воевода Яков Хитрово снял осаду с Красной слободы.

Князь Долгорукий, узнав что повстанцы город покинули и ушли в леса, немедля послал в погоню Константина Щербатова с пушками, рейтарами и стрельцами.

Голодные и измученные повстанцы далеко уйти не смогли. Их окружили и уничтожили. Попа Савву, атаманов Степку Кукина, Федьку Сидорова-Горбуна да девять сотенных атаманов поймали и привезли в Кадом.