Борис Тумасов - Не введи во искушение

— Построить полк! Где командир полка?

— Заарестован, ваше благородие.

С великим трудом собрали полк: иные обедали, иные гуляли.

— Казаки, — заговорил Краснов, когда шум немного улёгся. — Вы нарушили дисциплину и воинский долг. Где командир полка?

— А мы его в трибунал отправили, — ответили нестройно. — И тебя могем сдать! Казака ноне не тронь, хоть ты и енерал!

Рассмеялись весело. Кто-то лихо свистнул.

— Прекратить безобразие!

Краснов побагровел от злости. Казаки притихли. Но тут в село дикой ордой ворвался пехотный полк. Солдаты влились в толпу казаков, закричали:

— Братцы, да он вас стращает!

— Мы ящик с патронами в Стыре утопили!

— Не желаем воевать!

— Казаки! Солдаты! — снова подал голос Краснов. — Вы нарушили присягу!

— А чего-то он рот-то раскрыл? День ноне велик! Пасха Христова!

Позже Краснову рассказали: солдаты пехотного полка накануне потребовали от своих офицеров разговения. Офицеры ездили по всем ближним деревням в поисках куличей и яиц, а когда не нашли, то солдаты едва не застрелили своего полковника. Седой командир полка перед всем строем стоял на коленях, вымаливая жизнь...

— Братцы, пущай энтот енерал прощение у нас попросит!

— Надо арестовать его и в трибунал отправить!

— Верна-а-а! Энтот енерал войны хочет до победного конца!

Несколько солдат с ружьями наперевес повели Краснова в Витиборгский комитет, позвав с собой одного из казаков.

— Эй, Воронков, айда с нами, обвинять будешь!..

Из Витиборгского комитета Краснова повезли в Минск на суд армейского трибунала. В комитете Петру Николаевичу было сказано просто:

— Что ты командующий, нам плевать...

С трудом удалось Краснову через начальника станции связаться с командующим Западным фронтом генералом Гурко. Тот велел немедленно освободить Петра Николаевича и отправить в дивизию...

Всё это ещё раз убедило Краснова, что армия окончательно разложилась. Он написал новый рапорт. Но в штабе Петра Николаевича не поддержали. В военном же министерстве, во главе которого стоял Керенский, заявление Краснова об отставке в очередной раз не утвердили и предложили принять 1-ю Кубанскую казачью дивизию.

День начался как обычно: Матвей, едва сполоснув лицо, отправился в свой комитет, Савелий Антипыч затемно ушёл на завод, а Иван, съев кусок хлеба с воблой и выпив вместо чая кружку горячей воды, зашагал в госпиталь на перевязку. В прошлый раз сестра милосердия Сняла бинты и заметила:

— Совсем скоро рана затянется. Однако ни о каком фронте не думайте. А вот работать — ещё немного, и мы вам позволим. Домой, на Дон — не те сейчас условия, чтобы добираться. Сами видите, что творится...

Шандыба брёл, глядя по сторонам. Хотя утро было раннее, народ уже собирался небольшими группками. Особенно людно было у булочных. Повсюду сновали ораторы: слышалось одно: «Хлеба!»

Проехал отряд драгун. За спинами болтались винтовки, сабли в ножнах били о стремена. Сытые кони шли лёгкой рысцой. Иван подумал: хорошо бы поговорить с ними. Может, кто с Дона, земляки.

До госпиталя было далековато. Шандыба шёл, задумавшись. Сейчас бы в родной курень, то-то радости было бы. Отец, поди, и не знает о ранении сына, думает, погиб Иван. Мать все глаза выплакала. А может, и в поминальник его вписала. Хотя нет, не должна...

Чем ближе подходил Иван к госпиталю, тем становилось люднее. Вот бравый прапорщик провёл юнкеров. Покрикивал весело:

— Равнение! Равнение!

А юнкера и без того чётко печатали шаг. Винтовки на ремне, гранёные штыки покачиваются.

«С какой стати юнкеров на улицу вывели?» — подумал Шандыба.

В госпитале Иван задержался надолго. Медицинская сестра была занята в операционной. Врач, который делал операцию, ещё не появлялся.

Время подбиралось к полудню, когда улицы неожиданно заполнили толпы народа: несли транспаранты и пели «Марсельезу». В окно Иван видел — демонстрация мирная. Но почему столько войск?

Офицер, рука на перевязи, быстро прошагал по коридору госпиталя, резко бросая:

— Предатели! Бунтовщики!

Кого он бранил, Шандыба не понял. Неожиданно раздались беспорядочные выстрелы. Народ побежал. Особенно частая слышалась стрельба ближе к Невскому. Зацокали копыта по мостовой, проскакала сотня казаков-уральцев. Где-то затрещал пулемёт. Улица очистилась, бежали редкие прохожие. Вскоре стрельба начала стихать.

Появилась сестра милосердия и принялась перебинтовывать Ивана. Руки у неё дрожали. Шандыба спросил:

— Что случилось?

Сестра бросила в сердцах:

— Антиправительственная демонстрация. Смутьяны подбивают людей к неповиновению.

— Но кто стрелял?

Сестра отвечать не стала, закончила перевязку, после чего сказала:

— Ехал бы ты, казак, к себе на Дон, любыми путями. Смутные дни наступают...

На квартиру к Савостиным Иван добрался лишь к вечеру. Савелий Антипыч был уже дома, сидел у стола, обхватив голову руками. Рассказал коротко, зло:

— Народу собралось. Шли с требованием отставки правительства. Передачи власти в руки Советов. Довольно воевать, нет проку. В люд стреляли... Из пулемётов, из винтовок. Мирно ведь шли...

Вбежал Матвей, припав к кружке с водой. Пил долго, большими глотками. Отёрся рукавом, вытащил табурет, сел.

— Коли они так, то и мы тем же ответим. А твоих земляков, Иван, повидал я в деле. Лихо орудуют нагайками...

Шандыба промолчал, за него Савелий Антипыч ответил:

— Ты Ивана не тронь. Те казачки в Питере с народом воюют, а он на фронте. Чуешь, Матвей, разницу...

Той ночью Иван долго не мог уснуть, слышал — и Савелий Антипыч ворочается с бока на бок. Наконец сел на койке и, свернув самокрутку, закурил. Едкий дым разошёлся по комнатке.

Матвей ушёл с вечера, даже не сказав куда. Такое с ним случалось часто.

Старший Савостин, видя, что квартирант не спит, сказал:

— Ты, Иван, на Матвея не серчай. Это в нём злость заиграла.

— Да я не злюсь. Казака послали усмирять, он приказ исполняет.

— А ведь он думать должон, что за приказ. Приказ приказу рознь. Казак тоже человек, головой соображать надо.

— Надо, — согласился Шандыба. — Да казаку понятия такого не дано. Он всю жизнь был слугой царю и отечеству.

А кто правит в отечестве, казаку разве безразлично? Вот и тебе, Иван, не грех подумать...

Шандыба заснул перед утром. И приснилось ему, что сотня их прибыла в Петроград. Гаража людей ведёт с песней. Но почему-то донцы поют «Марсельезу»? Это же песня революционная...

Тут из-за поворота на Литейном появилась толпа. Скомандовал Гаража, и казаки на народ поскакали, топчут конями, секут нагайками. И вдруг видит Иван Савелия Антипыча. Тот укоризненно качает головой и говорит: