Алексей Шишов - Генерал Юденич

— Я тоже против крови. Но если бы обстоятельства зависели только от нас с вами.

— Вы думаете, что мятежники не остановятся ни перед чем?

— Думаю, да. Помните гурийские красные сотни? А революционеров-бомбомётчиков в Грузии с их Камо? Не войска в них стреляли, а наоборот.

— Да, было много чего в наместничество Воронцова-Дашкова. Но тогда держава устояла и поднялась.

— То-то, что устояла. А сегодня в столице в драгунских солдат стреляют из толпы, не с баррикад…

— Ладно, будем стараться держать порядок в Кавказском крае, насколько это будет возможно...

Из дворца наместника Юденич возвращался в глубокой задумчивости. Он ехал по тифлисским мостовым верхом в сопровождении адъютанта и десятка казаков-кубанцев из конвойной полусотни штаба командующего. На улицах было многолюдно, работали магазины и трактиры. Поражало обилие извозчиков, уличных торговцев и людей в военной форме.

Юденич, проезжая мимо, приглядывался прежде всего к военным. Офицеры и нижние чины привычно отдавали честь генералу, а тот ловил себя на том, что делается это как- то не молодцевато, принуждённо. И тревожило то, что многие встреченные им на тифлисских улицах солдаты имели неряшливый вид...

Прибыв в штаб армии, командующий приказал усилить охрану вокзалов и железнодорожных мостов, складов с провиантом. Впервые в гарнизонах вводились офицерские патрули. Было приказано не допускать в казармы гражданских лиц, которые назывались представителями различных комитетов и партий.

Секретной депешей командирам тыловых частей и начальникам гарнизонов Юденичем приказывалось принять все меры для недопущения участия военнослужащих в любых митингах и политических собраниях. Подобные приказы отдавались главнокомандующими всех фронтов. Но в последних числах марта 1917 года они выполнялись не везде и не всегда.

В10 часов 15 минут утра на стол кавказского наместника легла очередная телеграмма из штаба Ставки. Её содержание поразило великого князя — император Николай II терял власть на глазах:

«Его величество находится во Пскове, где изъявил согласие объявить манифест идти навстречу народному желанию учредить ответственное перед палатами министерство, поручив председателю Государственной Думы образовать кабинет.

По сообщению этого решения главнокомандующим Северного фронта (генерал от инфантерии Н. В. Рузский. — А.Ш.) председателю Гос. Думы, последний, в разговоре по аппарату, в три с половиной часа второго сего марта, ответил, что появление манифеста было бы своевременно 27 февраля в настоящее же время этот факт является запоздалым, что ныне наступила одна из страшных революций; сдерживать народные страсти трудно; войска деморализованы. Председателю Гос. Думы хотя и верят, но он опасается, что сдержать народные страсти будет невозможно.

„ Что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находится фактически в руках петроградского временного правительства.

Необходимо спасти действующую армию от развала; продолжать до конца борьбу с внешним врагом; спасти независимость России и судьбу династии. Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценой дорогих уступок. Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно свою верноподданнейшую просьбу его величеству через сверху.

2 марта 1917 г., 10 ч. 15 м.

№ 1872.

Алексеев».

Великий князь, срочно вызвавший к себе во дворец Юденича, ещё не успел вчитаться в содержание первой телеграммы, как с телеграфного аппарата сползла новая лента, продолжающая первую:

«Повторяю, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России и что между высшими начальниками действующей армии нужно установить единство мысли и целей и спасти армию от колебаний и возможных случаев измены долгу. Армия должна всеми силами бороться с внешним врагом, и решение относительно внутренних дел должно избавить её от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху.

2 марта 1917 г., 10 ч. 15 м.

№ 1872.

Алексеев».

Прибывший во дворец генерал Юденич застал великого князя за чтением второй алексеевской телеграммы. Было ясно, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Царский наместник молча протянул генералу ворох телеграфных лент:

— Читайте, Николай Николаевич. Хотя это адресовано лично мне, но касается и вас.

Пробежав глазами строчки на телеграфных лентах, Юденич посмотрел на великого князя, стоявшего перед ним с совсем не свойственной его натуре нерешительным видом.

— От вас, ваше сиятельство, требуется срочное послание в Ставку.

— Да, Михаил Васильевич Алексеев хочет знать моё мнение относительно завтрашнего дня Романовых.

— Как я понял, начальник штаба Верховного солидарен с генералом Рузским, чей Северный фронт сейчас ближе всех к Петрограду.

К столице наша Кавказская армия отношения не имеет. Требуется только моё мнение, изложенное в телеграмме. Судьбу Романовых будут решать другие главнокомандующие.

— Какой же ответ вы изволите послать в Могилёв?

— Самый прямой. Вопрос стоит не сколько о судьбе монархии Романовых, сколько о судьбе России.

— И о судьбе воюющей Русской армии.

— Разумеется. Судьба Отечества и его армии всегда была едина.

— Так на что вы решились, ваше сиятельство?

— Трудно произнести. Но в Ставке ждут моей телеграммы не через час или два, а сию минуту.

Великий князь сел за стол и быстро набросал текст ответной телеграммы Алексееву, который оставался сейчас фактически главой всех фронтов, всех вооружённых сил Российской империи. Закончив писать, Николай Николаевич-Младший протянул листок Юденичу.

— Прочтите, прошу вас. Может быть, что-то не так сказано?

«Ставка Верховного главнокомандующего. Могилёв.

Генералу Алексееву.

Для государя императора лично в руки.

Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне создавшуюся небывало роковую обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России и спасения династии, вызывает принятие сверхмеры.

Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по уху присяги, необходимым коленопреклонённо молить ваше императорское величество спасти Россию и вашего наследника, зная чувство святой любви вашей к России и к нему.