Алексей Шишов - Последний стратег

Милюков прямо заявил с парламентской трибуны:

— Россией должны управлять люди, которых страна знает и уважает...

В феврале 1916 года император Николай II подписал высочайший указ об отставке с поста председателя Совета министров 87-летнего И. Л. Горемыкина, который в силу своего преклонного возраста исполнять обязанности главы правительства был «почти» не в состоянии. Париж и Лондон в данном случае потеряли человека, который стоял на страже интересов Антанты в России.

Одновременно освободилось место вышедшего в отставку Маклакова, министра внутренних дел.

Общественность открыто ждала, что пост Горемыкина займёт какой-нибудь политический лидер одной из ведущих думских фракций, человек, способный вывести Россию из внутреннего кризиса. Однако этого не случилось по той причине, что в кадровые перестановки вмешались императрица Александра Фёдоровна и Григорий Распутин.

К немалому изумлению общественности главой российского правительства стал Б. В. Штюрмер - бывший ярославский губернатор, член Государственного совета и церемониймейстер императорского Зимнего дворца. За него перед государем ходатайствовала сама Александра Фёдоровна, которая писала в могилёвскую Ставку:

«Его голова полна свежих идей, и он очень ценит Григория…

Штюрмер - честный и превосходный...

Это будет начало славной страницы твоего правления и русской истории...

Пусть Штюрмер прибудет в штаб-квартиру, поговори с ним».

Императрица добилась своего: главой российского правительства стал её церемониймейстер. А главой полицейского ведомства - А. Д. Протопопов. Однако от этого порядка в государстве больше не стало. В стране продолжалась война забастовок, лозунгами становились не только экономические требования, но и политические.

Император Николай II в самых расстроенных чувствах писал жене в Петроград:

«Штюрмер — прекрасный, честный человек, но мне кажется, что он не может решиться делать то, что сейчас необходимо. В настоящее время самый серьёзный и неотложный вопрос - поставки угля и металла, железа и меди для военного снаряжения. Если не будет хватать металла, фабрики не смогут производить достаточного количества патронов и снарядов. То же самое можно сказать о железных дорогах...

Всё это - текущие вопросы... но необходимо действовать более энергично».

Верховный всё чаще стал обсуждать с начальником штаба Ставки вопросы, касающиеся гражданской жизни России, в том числе правительственной деятельности. Алексеев от таких вопросов в сторону не уходил и вежливо не отмалчивался. Он знал, что разруха на железнодорожном транспорте и волна забастовок на военном производстве резко ухудшили снабжение действующей армии:

— Михаил Васильевич. В сегодняшнем докладе вы сказали, что перед нами встала новая проблема, не связанная с неприятельскими действиями?

— Вы меня правильно поняли, ваше величество. Эта проблема снабжения фронтов.

— Но мы же не можем её решить из Могилёва. Из Ставки. Из моего штабного вагона.

— В России есть правительство во главе с Штюрмером. Он ответственен за военное производство, снабжение армии и, наконец, за железные дороги.

— Старик Штюрмер не может справиться с этими трудностями.

— Вероятно, есть более деятельные и способные государственные деятели, чем он.

— Михаил Васильевич, когда я перебираю кандидатуры людей, которых можно было бы назначить на тот или иной правительственный пост, и думаю о том, как будут развиваться события, моя голова идёт кругом.

— Осмелюсь сказать, ваше величество, что в Думе наблюдается появление толковых, авторитетных в стране людей.

— Великого думского оратора, к сожалению, министром железных дорог поставить нельзя. Он завалит дело ещё больше.

— Тогда, как мне кажется, следует продумать кандидатуры новых выдвиженцев на министерские посты?

— Я считаю, что министерские перемещения у нас стали слишком частыми...

В стране и армии не было большим секретом, что последние перестановки в правительственных кругах осуществлялись императрицей Александрой Фёдоровной по воле Распутина. Против него поднялась волна возмущения даже в самом семействе Романовых.

Когда Николай II побывал в Киеве, где проживала его мать, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, то шва прямо потребовала от сына изгнания «ясновидца» из Зимнего дворца и отставки премьера Штюрмера.

В Зимнем дворце произошла крупная ссора, которая стала известна чинам Ставки. В Петроград приехал из Киева великий князь Александр Михайлович, двоюродный брат даря. Он надеялся добиться отстранения императрицы от участия в политических делах и заставить Николая II согласиться на создание такого правительства, которое было бы ответственно в своих делах перед Государственной думой.

Великий князь Александр Михайлович во время встречи с императором и императрицей все вещи называл своими именами.

— Ваше вмешательство в государственные дела вредит престижу Ники. Я был вашим преданным другом, Алике, в течение 22 лет и как друг говорю вам сейчас, что все классы населения страны недовольны вашей политикой.

— Я замещаю супруга в Петрограде, пока он находится в Ставке. Это мой долг перед Ники.

— Аликс, у вас семья, дети, почему вы не можете оставить государственные заботы своему мужу?

— Князь, я вас понимаю. Но император не может делить власть с парламентом.

— В этом вы, Алике, глубоко ошибаетесь. Ваш муж перестал быть абсолютным самодержцем с 17 октября 1905 года.

— Нет, Ники - полный самодержец и сегодня.

От этих слов императрицы, явно не владевшей знанием политической ситуации в России, великий князь Александр Михайлович пришёл в ярость. И потому семейная, дворцовая беседа закончилась скверно:

— Учтите, Аликс, я молчал больше двух лет! За это время я никогда не сказал вам ни слова о том позоре, которым покрыло себя наше правительство. Вернее, ваше правительство. Теперь я понял, что вы сознательно готовите свою погибель. И так же поступает ваш муж. Но при чём здесь мы?!

— Не забывайтесь, князь.

— Вы, Аликс, не имеете права тянуть за собой в пропасть своих близких!..

При всём при том бывший дворцовый церемониймейстер оставался у руля правительственной власти. Французский посол Морис Палеолог, оставивший интереснейшие мемуары о своей жизни в городе на Неве, писал в донесении в Париж:

«Штюрмеру 67 лет. Как личность, он ниже среднего уровня. Ума небольшого; мелочен; души низкой; честности подозрительной; никакого государственного опыта и никакого делового размаха».

Схожее впечатление произвёл Штюрмер и на американского посла Фрэнсиса, который писал о нём несколько позже, в 1921 году: