Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

Вторым барьером перед унгерновцами вставали силы советской 5-й армии. Одна её выдвинутая к границе 35-я стрелковая дивизия насчитывала 19 тысяч человек. Собственно пехоты в ней имелось около 8 тысяч бойцов. Зато имелось полторы сотни (!) пулемётов и 24 полевых орудия. Эта дивизия считалась одной из самых стойких в годы Гражданской войны: на 1921 год партийная прослойка в ней составляла тринадцать процентов от личного состава.

Не знал Унгерн и настроения местного населения на маршруте походного движения «азиатов». В казачьих станицах и бурятских улусах к новой власти относились без всяких симпатий. Да и к тому же Гражданская война с первого года провела в забайкальских землях чёткий кровавый водораздел. Но силу Красной Армии здесь, в отличие от барона, знали хорошо, и потому опять с ней воевать мало кто хотел. Скрывавшиеся в тайге разрозненные «бандформирования» в счёт не шли. То есть «пороховая бочка» в 1921 году в Забайкалье никак не тлела.

В ближайшем окружении барона не раз обсуждали вопрос о том, как действовать, если советские войска войдут в Монголию для нанесения превентивного удара по белым. Такая ситуация выглядела вполне реально, если вспомнить, к примеру, судьбу отрядов Анненкова и Бакича. Роман Фёдорович отвечал на подобные вопросы однозначно:

— Для меня это было бы очень выгодно.

— Почему?

— Потому что такой ход большевиков сразу бы укрепил моё положение в Халхе и особенно в Урге.

— Но оно и так прочно. Вы же хан-чингисид и монгольский цин-ван.

— Этого мало, чтобы меня поддерживали все монголы и правительство Богдо-гэгена.

— Чем тогда грозит красным ИХ вторжение на землю Халхи?

— Чем? А вы вспомните нашу Россию в 1812 году? Вспомните судьбу Великой армии императора французов Наполеона?

— Но тогда дело было в Европе. А здесь азиатские степи.

— Какая разница. История всегда имеет параллели. Пусть большевики наступают. У меня тогда не будет отбоя от пастухов-добровольцев. Ружей для них тогда не хватит. Всех китайских трофеев...

В довершение всего семёновский генерал выбрал неудачное время года для конного рейда. Начиналась посевная страда и землепашцу-казаку виделась перед собой одна-единственная задача: вспахать и засеять во время свой земельный, участок. Ему ли в такое время брать в руки оружие и уходить с невспаханного» незасеянного поля на новую войну? Пусть даже с нелюбимыми большевиками» которые его расказачили» а теперь «душат» сверхналогами в образе безвозмездной продразвёрстки.

Знай он всё это» прибалтийско-немецкий аристократ мог бы самокритично сказать себе» весь план народного восстания против большевиков в Забайкалье возводился на сыпучем даурском песке. Вера в победы над красными витала только в воздухе. В финальной части Гражданской войны мифическое белое унгерновское войско чем-то напоминало привидение. Но противник и сам «создал» такое привидение в своих разведсводках и оперативных донесениях по команде.

Азиатская конная дивизия шла к границе несколькими походными колоннами, чтобы тысячи лошадей могли прокормиться в весенней степи. Речушки переходились вброд не без труда: от таяния снега в горах они были полноводны» разлившись во многих местах.

Задержаться в пути Унгерн позволил себе на несколько дней только на берегах реки Харзд. В её долине жили земледельцы из числа китайцев и монголов. У них были реквизированы запасы муки» затем «азиаты» продолжили свой поход на север.

Уже с самого начала барон стал прибегать к конфискациям провианта и фуража. Деньги если и выплачивались» то частично. Причём зачастую такими бумажными банкнотами, которые уже плохо ходили. Объяснял он это просто:

— Дивизионная казна почти пуста. Я же не ввожу налогов в зоне действий Азиатской конной дивизии...

Казна за два дня до похода на юг Сибири действительно своей «тяжестью» на командира дивизии не давила. В ней тогда насчитывалось 225 тысяч советских рублей, полтора миллиона сибирских (колчаковских) рублей, 5,5 миллиона читинских бон, более десяти миллионов керенок (совершенно обесцененных), около полутора миллиона николаевских (романовских) рублей, 17,6 тысячи долларов. Имелось в казне неизвестное число кускового серебра и золота.

Первыми границу перешли в крайних точках фронта действий унгерновских сил небольшие отряды Казагранди и есаула (вскоре — полковника) Тубанова. Первый оказался на территории бывшей Иркутской губернии, второй» надеялся выйти к Акше. В течение нескольких дней боев оба отряда белых понесли поражения и были отброшены за линию границы. Теперь красное командование точно знало, что главный удар «бешеный барон» будет наносить не на флангах. Понимание его стратегии оказало Унгерну не самую лучшую услугу уже в самое ближайшее время. Перехитрить врага ему не удалось.

Получив известие о неудаче отряда полковника Казагранди, хотя тот и взял на несколько дней в верховьях реки Джиды посёлок Модонкуль в 120 вёрстах от станицы Желтуринской, Унгерн пришёл в ярость:

— Я никогда не верил в полковничьи погоны этого колчаковца. Он воевать не умеет. А не связан ли Казагранди с большевиками?

Последняя шальная мысль пребывавшего в ярости барона стоила полковнику Казагранди, который командовал отрядом колчаковцев — офицеров, солдат и гимназистов, жизни. Его отряд, сильно «насоливший» красным в Иркутской губернии, оказался бессилен против партизанского отряда знаменитого Щетинкина, состоявшего из 469 сабель при 12 пулемётах. Силы были в бою за посёлок Модонкуль явно не равны. Но всего этого генерал Унгерн-Штернберг не знал. Он решил наказать провинившегося: посланный им карательный отряд во главе с поручиком Сухаревым совершил убийство полковника Казагранди в Куре Заин-гэгене...

Затем границу по долине реки Желтуры перешла бригада генерал-майора Резухина. Он имел два конных полка «азиатов», китайский дивизион и несколько монгольских отрядов. Тут монголы поняли, что их ведут не на войну с красными цэриками Сухэ-Батора, а на войну «со всей» Россией. Бунт подавили в самом корне: палачи капитана Безродного при первых признаках возмущения «взяли в сабли» четырёх монгольских конников.

Резухинская бригада продолжила движение на север, ведя только ближнюю разведку. Было уже поздно что-то предпринять, сманеврировать, когда белым под станицей Желтуринской путь преградили превосходящие силы красной 35-й дивизии. Ею командовал один из героев Гражданской войны бывший прапорщик латыш Константин Нейман. В первый день боя он имел три стрелковых полка (310-й, 311-й и 312-й) с артиллерией, а на второй день к нему на подмогу подоспел кавалерийский полк будущего Маршала Советского Союза Константина Рокоссовского. Теперь под Желтухинской набиралось до двух тысяч красноармейцев.