Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

Белые казаки упорно ходили в атаку лавой раз за разом. Их упорство было понятно: они желали любой ценой прорваться к родным станицам. Красная пехота оборонялась стойко. Наскоки резухинцев (их вдвое меньше числом) отбиваются винтовочными залпами, огнём пулемётов и пушек. В том бою был эпизод, когда белые едва не взяли в кольцо один из стрелковых полков противника. Положение спасли вовремя подоспевшие на выручку красные кавалеристы Рокоссовского.

Наконец Резухин понял, что здесь ему прорваться через вражеский заслон не удастся. Да и к тому же товарищ Нейман стал охватывать его пехотными цепями, которые имели не один десяток пулемётов. Командир бригады был вынужден под вечер, когда бой утих, отдать приказ:

— Ночью сняться с места. Сделать это для красных внезапно, быстро, одним махом. Отойдём за кордон, а оттуда ударим в новом месте...

Всё же внезапно сняться с места не удалось даже ночью. Красные дозоры заметили уход белой конницы. Началась погоня. Однако за кавалерийским полком Рокоссовского (он получил пулевое ранение в ногу) неймановская пехота, разумеется, поспеть не смогла. Так что догнать белых не удалось.

Генерал Резухин продолжал твердо выполнять план вторжения, утверждённый бароном на совещании в Ван-Хурэ. Он вновь перешёл границу несколько севернее станицы Желтуринской. И не ошибся в выборе нового места прорыва: здесь его никто не ждал.

Бригада «азиатов», с которой шёл сам Унгерн (это были главные силы), подошёл а к границе только через несколько дней после резухинцев. Но барон опасался, что со стороны Алтан-Булака, этого новоявленного «Золотого ключика», он может получить удар во фланг от Сухэ-Батора. Унгерн, правда, не считал четыре сотни конных красных цэриков за настоящую кавалерию, поэтому действовал самонадеянно. Если бы велась разведка, то барон мог бы достоверно знать, что в Алтан-Булаке уже не один день находились не только «красномонгольские» сотни.

Силы Сухэ-Батора были «усилены большевиками» пулемётной командой и калмыцким эскадроном, отличившимся при разгроме деникинцев на Северном Кавказе. Причина переброски именно этого национального эскадрона на Восток была проста: калмыки внешне похожи на бурят и монголов. И к тому же калмыки хорошо знали буддистские традиции и обычаи, чем могли вызывать симпатии у населения Халхи.

Когда до Алтан-Булака оставалось всего несколько переходов (дивизия из-за обозов делала в сутки примерно по 25 вёрст), цин-ван и генерал Унгерн фон Штернберг вызвал к себе Баяр-гуна:

— Твои храбрые цэрики, наверное, уже заждались настоящего дела?

— Ещё бы! Мои чахары почти всю зиму не видели настоящей военной добычи, а я славы степного вана.

— Баяр-гун, слушай внимательно. Есть сегодня случай отличиться в большом деле на войне.

— Я понял тебя, господин цин-ван. Ты хочешь поручить мне взять с налёта Кяхтинский Маймачен, который красные монголы назвали Алтан-Булаком?

— Ты меня верно понял, Баяр-гун. Возьми у Сухэ-Батора город. Это будет военная добыча для твоих храбрецов-чахаров.

— А что ждёт меня в награду?

— Часть той добычи и звание великого батора Халхи. И милости Богдо-гэгена. Он мне говорил в последний раз, что тебя знает.

— О! Это для любого монгола большая честь.

— Я тебя назначаю командующим всей моей монгольской конницей в этом походе. Но ты должен взять Алтан-Булак...

Атака на временную столицу народной Монголии велась по всем законам степной войны. Шестьсот всадников-чахар, с неистовым воем, который приводил китайских солдат в трепет, начали атаку на раскинувшийся перед ними город. Баяр-гун, воевавший в степях против китайцев уже лет пятнадцать, забыл про всякую осторожность. Чахары лавой пронеслись, ничего не замечая на скаку, мимо неприятельской пулемётной засады, которая не решилась заявить о себе в начале боя.

Сбив редкие заслоны, чахары уже влетели на городскую окраину и там стали придерживать коней: было хорошо видно, как на противоположную сторону входит в большом количестве пехота. Это была пешая часть Сретенской бригады войск Дальне-Восточной республики, подоспевшая из соседнего, близкого Троицкосавска. Запал атакующих монгольских цэриков сразу пропал.

Баяр-гун был лично храбрым человеком, и появление пеших советских солдат (для него они были всего лишь похожими на китайцев, не умеющих сидеть на лошадях) его не испугало. Он скомандовал своим воинам:

— Храбрые чахары! Пустим под копыта наших коней этих людей. Вперёд! Вся добыча — ваша!..

В этот момент опытные пулемётчики противной стороны, словно по команде, открыли убийственный огонь в спину и во фланг белым монголам. Чахары, верные вековому инстинкту воинов степной конницы» когда первая атака кончалась полной неудачей, повернули назад и стали метаться под пулемётными очередями» стремясь уйти. Но пули летали над полем, поражая людей и лошадей.

Баяр-гун одиноко носился по полю, крича из последних сил:

— Чахары! Ко мне! В лаву!

Но его в те последние минуты проигранного боя слушал только один единственный человек. Это был коновод, скакавший рядом с князем с запасной лошадью на поводу. Наконец, пулемётная очередь сразила княжеского коня и коновода. Сам Баяр-гун был тяжело ранен, убитая лошадь придавила его, и всадник оказался пленником «красных монголов». Его доставили в кяхтинскую больницу, на койке которой он и умер.

Пулемётные очереди разметали чахар по всему полю боя. В этот победный миг Сухэ-Батор повёл в контратаку немногочисленных красных цэриков, уже оправившихся от первого испуга. Белые монголы уходили от них на полном ходу» почти не оказывая сопротивления: потеря Баяр-гуна привела их в окончательное смятение. Лишь некоторые из чахар на ходу, не целясь, отстреливались из винтовок.

Бело-монгольский отряд совершенно рассеялся, хотя многим удалось найти спасение в окрестных лесах. Когда Унгерну доложили о гибели отряда Баяр-гуна, на его лице появилась ярость, которой так страшились все знающие его люди. Но на этот раз он сдержал свой «бешеный» гнев, лишь бросив:

— Чахарам воевать в степи надо, а не брать города на границе. Где Баяр-гун? Найдите мне его...

Несколько взятых пленных на допросе показали Сухе-Батору, что «сам» цин-ван Унгерн следовал в походной колонне, передовой отряд которой и составляла чахарская конница. Сухэ-Батор немедленно известил об этом Неймана. Тот срочно стал перебрасывать к месту событий резервные части своей дивизии, прикрывая ими Кяхту и Кяхтинский Маймачен. Барон в итоге лишался своего самого главного козыря — внезапного удара через границу. Но это он, как человек военный, уже понимал. Поражение Баяр-гуна смешало все его карты.

Нейман действовал решительно и трезво. Он вызвал к себе комбрига Глазкова с двумя стрелковыми полками и несколькими эскадронами. К месту боя спешил конный партизанский отряд Щетинкина, на днях нанёсший поражение белому полковнику Казагранди.