Вячеслав Усов - Цари и скитальцы

Шутка была в духе тогдашних застолий. Иван Васильевич захохотал, но быстро вспомнил, что идёт пост, когда нельзя вести срамные разговоры. Леонид тоже опомнился и построжал:

— Будет об этом, будет... Ежели бы могущество было доступно ведьмам, они бы на земле и правили.

— Конечное могущество принадлежит Христовой церкви, — согласился Елисей с горячей убеждённостью, удивившей Ивана Васильевича. Он услышал искренность в голосе лекаря, а в ней он редко ошибался. — Однако в человеческих делах есть много суетного, но дорогого людям. На это годится могущество от бесов. Я знаю бесов, которых призывают русские ведьмы: Народил и Сатаниил.

— Верно. Ведьма — ведает! — с нецарским простодушием откликнулся Иван Васильевич.

Ему нравилось делать открытия в языке, обнаруживать родство и игру слов. Однажды он сказал немецкому посланнику, что лучшие русские люди — бояре — получили имя от немецких «баварцев» и, следовательно, всё русское боярство идёт от немцев.

— Государь! — воскликнул Леонид. — А немец-то у тя... умён!

— Уродивых не держим, — улыбнулся Иван Васильевич. — Ты бы послушал, как он о самоцветах, лалах, измарагдах говорит! Вот — лазоревый яхонт ношу по его подсказке: усмиряет похоть и помогает открывать измены.

— Ну, похоть-то... молитва-то вернее, государь, — насупился Леонид.

— Молитвой не пренебрегаю. — Иван Васильевич вспомнил, с чем явился Леонид, и погрустнел: — С той поры, как Марфа умерла... Готов хоть весь яхонтами обвешаться, отец святый!

— Что ж, государь, Собор твои страдания поймёт. И пост не вечен.

Сильнее уважения к государевым терзаниям Леонида свербило другое, он снова обратился к Елисею:

— А что, серебряного стяжания не просят ваши ведьмы у диавола? Клады открывать.

— Ах, это есть ничтожно перед другим могуществом!

— Зажрались.

Леонид поднялся. Благословил Ивана Васильевича. Со скупой доброжелательностью ответил на поклон Елисея. Он что-то ещё хотел сказать астрологу, но не посмел и уходил с неохотой. Елисей внимательно смотрел ему в затылок.

Всё это Иван Васильевич отметил своими быстрыми глазами, с детства приученными улавливать взаимоотношения окружающих. Как медвежатник ходит у берлоги, так государь должен ходить по собственному дому, угадывая намерения домочадцев.

Отпущенный Елисей уехал следом. Где-нибудь на лесной дороге под Сергиевым посадом его возок догонит каптану [17] ...догонит каптану... — Каптана — зимний закрытый возок. Леонида. Знать бы, о чём они заговорят... А ходят слухи, будто есть одержимые, способные слышать на большое расстояние. Отыскать бы такого...

Какая нынче тусклая весна. Чем ближе к пасхе, тем медленнее тянется великий пост. В феврале думалось: дел невпроворот, дни улетают, яко птицы, военное лето на носу, вести шли, будто татары нападут но синему едва подтаявшему — льду! Москва в развалинах, без стен. Прошло полтора месяца, и нашлись люди, и занялись спокойно каждый своим делом, и без вызова носу не кажут в Слободу, и не боятся отвечать за неполадки. Неужели всего и нужно русским людям, чтобы их оставили в покое?

Нет, они сами умоляли об опричнине. Посадские, княжата, дети боярские. Они начали бить друг друга, Иван Васильевич только ввязался в драку.

Безвластная весна. Оттепель без конца и краю. Тело неудержимо копит силы. И вот приходит дымно-закатный час после дневного сна, перед вечерней. От взгляда на алое светличное окошко, где ждёт невеста Анна, в чреслах родится тяжесть, боль, невыносимо набухают становые жилы. Вдруг оборачиваешься бесстыдным зверем, рысьим шагом ступаешь по мглистым переходам, пугаешь и гонишь стражу: прочь, не гляди! Вылезаешь, как тать, во двор. Задами церкви выходишь к хоромам редко наезжающего из Москвы сынка Ивана — там теперь Анна, охраняемая братьями. Твоё большое и осанистое тело с растущим животом и толстыми ногами кажется видимым изо всех окон — а изо всех и пялятся, и площат носы о стёкла и слюду: государь двинулся к невесте! В пост!

Ты поворачиваешься и уползаешь прочь, словно стрелец, сбежавший со стены на встречу с девкой, а мамка её выследила и заперла. И злобно тебе, что зря сбежал, и стыдно пятидесятника. И девку начинаешь ненавидеть, так бы и врезал бердышом по белу пузу. А встретят тебя товарищи сочувственным ковшом дешёвой медовухи, и вот они уже дороже тебе, чем девка. Пьёшь, плачешь и целуешься, и даже дуб-пятидесятник разделяет твою печаль.

Ты говоришь:

— Зови... Богданка.

Невидимый истопник, всё время следивший за тобой по правилам, вколоченным в него Дмитрием Годуновым, летит за Бельским. Ты обнимаешь своего любимца, опускаешь голову на его мощное, немного бабье, жиреющее плечо и жалуешься:

— Богдаша, скучно мне. Теснит...

За дверью затихает скрип — то истопник на мягких сафьяновых носочках отходит дальше, дальше, чтобы случайно не услышать сокровенного между царём и первым его любимцем.

В начале марта начался сбор детей боярских и дворян в Береговое войско. Посыльщики Разрядного приказа отправились в уезды, губные старосты возили их по занесённым снегом господским избам, а господа неделями скрывались в охотничьих угодьях и в гостях. Приходилось ждать их, отлавливать в полях и по лесным зимовьям, брать жён в залог и отправлять под стражей в ближнее село. Тогда Аника-воин являлся к воеводе и оскорблённо бил себя в грудь.

В атом году сбор войск шёл легче. Помещики, имевшие дома в Москве и прочих городах, сами свозили туда семьи. Все понимали, что если крымский царь «распустит войну» и мелкие татарские отряды пойдут громить уезды, в глуши спасения не будет.

Полки сбивались по уездам. Земляки чаще оказывались в одном полку. Вопрос: в каком? Никто, конечно, не мог предугадать, в Большом полку, Левой руки или Сторожевом окажется опаснее. Тяжёлым считался Передовой полк (князья Хованский и Дмитрий Хворостинин), особенно опасным — гулевой отряд, разведка. В Большом полку служить почётнее и выгоднее — легче отличиться на глазах начальства. Людей солидных привлекал Сторожевой — охрана обоза и тылов. Вторым воеводой этого полка был назначен Василий Иванович Умной, а государь знает, куда приткнуть своих...

Трусами люди не были. Но многолетняя война на севере и юге вдолбила в их крепкие головы вечное боевое правило: не лезь вперёд. «Дай бог царю послужить, а рану получить лёгкую»; «эх, кабы государю послужить, не вынимая сабли». Пословицы тех лет свидетельствуют, что в самой выносливой, неприхотливой русской армии служили вовсе не восторженные самоубийцы.

Вот почему дьяка Андрея Клобукова, составлявшего «Роспись полкам», не сразу насторожило любопытство неких детей боярских к разрядным — мобилизационным — спискам. Поток поминок — называй их взятками, подарками — всегда густел в Разрядном перед смотром. У дьяков было слишком много прав поднять или убавить годовое жалованье, прирезать землю, переучесть её, и этим правом пользовались все. Писцы, подьячие, может быть, пользовались даже шире: они готовили черновики.