Вячеслав Усов - Цари и скитальцы

— Вести верные. Но у нас есть ещё место, где знают многое о русском войске: двор Шеремет-мурзы, Кусково. Ночью туда отправлены надёжные люди. Ждём.

Девлет пнул стынущий труп и ощутил в паху глубо кий болезненный укол. Заковылял в шатёр. Уткнувшись лицом в подушку, вспомнил родное: усыпанную звонким мергелем дорогу от Бахчисарая к пещерной церкви древних христиан; орлов, взлетающих над известковой пропастью царственно и лениво; запах кумыса и винограда из долины.

Вечерело. По шатру, как дождь, забарабанили густые комары. «Я старый и больной, — пожаловался богу хан. — Зачем сюда тащили? Я не хочу...» Копы-кул у входа закрыл руками уши, чтобы в них не проникла жалоба царя. Он так и не узнал, чего не хочет хан...

...А в тридцати вёрстах от крымской ставки шла потная и быстрая работа. На ровной, сажени в полторы, терраске речки Рожай, вблизи погоста Воскресения-на-Молодях, посоха — серая скотинка войны — снова крепила гуляй-город. Щиты, высотой чуть больше, чем всадник на коне, соединялись деревянными штырями. Изнутри подсыпали землю и поднимали площадки для стрельбы. Гуляй-город перегородил Серпуховскую дорогу и прилегающие поля версты на три. На крыльях он изгибался и упирался в лес, где были сделаны непроходимые засеки. Одна заросшая тропа вела из гуляй-города в глубину леса, в болотную ложбину, где-то на востоке соединявшуюся с долиной Рожая.

Внутри гуляй-города укрылись Большой и Сторожевой полки. Полки Правой и Левой рук окапывались рвами, ямами, валами. Князь Воротынский уделял особое внимание тому, что позже назвали инженерным обеспечением боя. Посоха лила пот.

Воеводы Хованский и Хворостинин знали о состоянии работ. Это позволило им сыграть с татарами жестокую шутку: введя в лесное сражение все силы Передового полка, князь Хворостинин стал внезапно отступать. Нет ничего заманчивей для конницы, чем бить бегущих, «показавших плечи». Ногайцы Тебердея преследовали русских вёрст десять до Рожая. С низкого северного берега гуляй-город был виден плохо. Русские гнали запалённых коней по пойме, орда с победным воем катилась за ними, кони перемахнули речку и вылетели на бровку террасы перед щитами.

Русские развернулись влево, увлекая за собой растянувшуюся, словно на праздничных скачках, многотысячную конную толпу. Когда перед гуляй-городом оказались одни ногайцы, когда в прицельных щелях замелькали бараньи полушубки и грязные хутыны, стрельцы выполнили последнюю команду: «Пали!» Неспешно задымились фитили, искры достигли пороха на полках, и крупные пули с мерзким шмяканьем и одинаковой лёгкостью пробили ситец, железо неухоженных кольчуг и нежной кожей обтянутые шеи лошадей.

С изумлённым воем ногайцы откатились от щитов, плюющих смертью. Передовой полк, развернувшись, потешился в неразберихе бегства. Когда взбешённый Тебердей собрал ногайцев за рекой для нового удара, Передовой полк уже укрылся в гуляй-городе.

Терпение Девлет-Гирея иссякало. Он был готов броситься на юг или на север, только не оставаться на опостылевшем болоте. В тридцати вёрстах русские избивали лучшие ногайские отряды. Отсюда ему казалось, что он не допустил бы ни промашки Тебердея, ни возведения забора на колёсах: не для того ли Алды и Али-Гиреи были оставлены в тылу, чтобы тревожить русских?

На пятый день войны Девлет-Гирей яснее представлял соотношение своих и русских сил. У Воротын-мурзы народу было раза в три-четыре меньше. Напрашивалось мудрое решение: если с севера идёт царевич Арцымагнус, необходимо до его подхода уничтожить Воротын-мурзу. Бить московитов надо по отдельности, — так завещали ханы Золотой Орды... Сражение у Воскресения-на-Молодях, а не слепой рывок к Москве решит исход войны.

В сумерки собрался унылый русский дождь. В шатёр пришли мурзы из Ближнего совета. За ними копыкулы ввели троих татар в русской одежде. Старший, не отрывая глаз от пыльного узора на ковре, сказал, что верные, дорого купленные люди с подворья Малого Ивана Шеремет-мурзы, второго человека в русском войске, клялись, что на Москву ждут самого великого князя. Князь замирился со шведами и ведёт на помощь Воротын-мурзе опричные полки стрельцов, немцев и даже продавшихся татар, отъехавших в Москву с изменниками Муртазой-Али и Сеин-Булатом.

— Верно ли это? — спросил устало хан.

— Так говорят, — ответили лазутчики.

Их было незачем пытать: диван-эфенди сам засылал их на долгую двойную жизнь в Москве и верил, как самому себе.

Девлет-Гирей, царевичи и мурзы в последний раз обдумали полученные вести. Они не совпадали. Кто возглавляет войско: великий князь или царевич Арцымагнус? Вести шли из разных, никак не связанных между собой источников. Если бы они совпали полностью, к ним отнеслись бы с недоверием. Сама живая противоречивость — свойство истины — убеждала даже лукавого Ази Ширинского, а уж царевича Алды и подавно.

В среду, тридцатого июля, Девлет-Гирей со всей ордой снова пересёк Пахру и двинулся на юг, к погосту Воскресения-на-Молодях.

Лес, пустынь, одинокие блуждания освежают душу, как воду в проточном озерке. Она кажется чистой, потому что вся тяжёлая гадость осела в ней на дно. В таком прозрачном состоянии, но с ощущением загаженного дна, в ночь на тридцатое июля Неупокой пробрался в расположение полка Правой руки. Оттуда его переправили к Василию Ивановичу в гуляй-город.

Умной велел дьяку записать доклад Неупокоя для разрядной книги. «Жди государевой награды, — пообещал он. — Чего желаешь-то?» — «Уснуть», — сказал Неупокой.

Он спал до ранней обедни. В час, когда священник начал службу в походной церкви, гуляй-город был атакован главными силами ногайцев. Тебердей искал новой встречи с Хворостининым.

Неупокой наблюдал действия ногайцев из расположения Сторожевого полка, напротив излучины речки Рожай, к востоку от Серпуховской дороги.

Щиты гуляй-города были подпёрты изнутри лесинами, подсыпаны землёй. Местами щиты были двойными, а земля засыпана между ними. Из земли же сделаны смотровые площадки для стрельцов. Пушки, положенные на салазки, смотрели в прорези. Станковые затинные пищали, стрелявшие тяжёлым дробом, били немногим слабее пушек.

Перед щитами, словно нарочно, чтобы дать развернуться коннице, была оставлена полоска поля с полверсты. Поросшая кошачьей травкой, пушицей, клевером и облетающим одуванчиком, она бурела теперь плотными плешами, побитыми копытами. За нею начинался невидимый обрыв к реке. По заключению военных инженеров-розмыслов, в русле скопился вязкий плывунный песок, опасный для повозок и коней.

Северный склон долины, занятый татарами — пологий, долгий, — оброс неровным лесом. Он был изрезан длинными оврагами, в которых скапливались конные. Вблизи дороги чернели погост и церковь.