Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

Совсем другой мир в рабочей слободе возле Брестского вокзала. Он милей Грише Каминскому, и люди, которые живут в слободе, милее и понятней. Здесь он свой среди своих. Ещё раньше, когда Гриша жил в Минске с родителями, он часто бывал тут у своих друзей. С каждым годом их у мальчика становилось всё больше и больше.

... Улицы немощёные, дома всё одноэтажные, построенные большей частью давно. Обитает в этих домах рабочий и конторский люд, почти все знают друг друга. Свои нравы и обычаи, дух независимости и демократизма. В слободу не очень-то любят заезжать и заходить по вечерам полицейские, а жандармским ищейкам, сыщикам с незапоминающимися физиономиями лучше не появляться. Предпочитало сюда не заглядывать и гимназическое начальство и классные воспитатели, а строгости в гимназии изрядные. Среди всяческих ограничений и это: воспитанники не имеют права появляться на улицах города после семи часов вечера.

Однако для гимназистов, живших в слободе, этот закон не писан.

И не было у Гриши Каминского большего удовольствия, чем независимая прогулка вместе с друзьями по слободе, по главной её улице, Московской, которая ведёт к железнодорожному мосту, два мира разделяющему.

Особенно любили друзья подниматься на этот мост. Под ним жила своей жизнью железная дорога: горели на путях разноцветные огни, перекликались маневровые паровозы, с грохотом проносились поезда, исчезая вдали... Дух странствий, путешествий, мираж неизведанного. Чаще билось сердце Гриши, он сжимал руку Лёве Марголину, говорил возбуждённо:

— Всё у нас с тобой впереди. Мы обязательно увидим весь мир! Как замечательно жить, правда?

— Правда... — отвечал его верный друг.

...Шестнадцать лет. Какая дивная пора жизни! Время телесного и духовного созревания, первые увлечения, обнажённость чувств в восприятии мира, мучительные вопросы: «Зачем я пришёл на эту землю? В чём смысл существования?..» И жажда знаний, стремление к новизне во всём, энергия действия, переполняющая тебя до краёв. И жизнь кажется бесконечной, смерти нет... А если уже в эти годы появилась высокая цель — приступы счастья почти постоянны: я знаю, для чего живу! У меня есть цель, и ей я полностью посвящу себя.

Именно так ощущал себя Гриша Каминский в 1911 году, поселившись в доме своего замечательного дяди Алексея Александровича. Первый ученик в классе, и преподаватели все в один голос прочат ему золотую медаль. Он выделяется среди сверстников — высокий, косая сажень в плечах, густая тёмно-русая шевелюра падает на большой, выразительный лоб, в темноватых глазах светится ум, доброта, напряжение мысли. Гриша полон физической силой, которую, однако, постоянно развивает в себе: по утрам обливается ледяной водой, занимается с гантелями, на катке нет ему равных среди конькобежцев. Идёт в толпе гимназистов — невольно выделяется среди своих сверстников: стремительный шаг, гимназическая шинель нараспашку даже в самый лютый мороз, слышен его энергичный, сильный голос — всегда что-то рассказывает друзьям. Или спорит.

И одно определённо: авторитет Григория Каминского и в гимназии, и в рабочей слободе вокруг Брестского вокзала был весьма велик.

Да, жизнь заполнена до краёв: учёба, книги, музыка, спорт, дружба... Но было ещё что-то в этом юноше — сильное, цельное, делающее его личностью среди своих товарищей. Он не мог открыть друзьям, что делает его жизнь осмысленной, яркой, именно цельной, — это было не только его тайной.

Революционная борьба — вот главный смысл его жизни. Как всё здорово получилось: дядя сам член социал-демократической партии, его неприметный дом давно стал местом нелегальных встреч революционеров — удобно: к сапожнику каждый день приходят клиенты. И нет у Алексея Александровича секретов от племянника. Наоборот, Григорий в курсе всех дел местных социал-демократов и постоянно выполняет самые разные задания (благо ещё с тех пор, как с братом Иваном ходил на сходки, знает он много людей в рабочем Минске): разнести подпольную литературу по адресам, которые держатся в цепкой памяти, ночью в депо разбросать листовки, проводить товарища, приехавшего из Вильно, на конспиративную квартиру.

Зимой 1911 года в доме дяди Григорий особенно сблизился с Ильёй Батхоном. Этот белокурый, сутуловатый человек с впалыми щеками появился однажды, держа в руках дырявые сапоги, спросил, как он сказал, «господина мастера» и пробыл в комнате Алексея Александровича несколько часов. Скоро он опять появился и снова с дырявыми сапогами. На этот раз дядя кликнул к себе Гришу, представил его незнакомцу:

— Вот он какой у нас, племянник мой.

— Наслышан, наслышан. — Рукопожатие гостя было горячим и сухим.

Так они познакомились.

В первую встречу Гриша узнал, что Батхон только что вернулся из ссылки, из Туруханского края, а туберкулёз у него ещё давний, с первой ссылки, которую он отбывал в Тобольске.

— Опасности, юноша, нет, — сказал он, усмехнувшись. — Фаза закрытая.

— Да я и не опасаюсь, — смутился Григорий.

— Для начала скажу следующее... — Гость деликатно покашлял в кулак. — Основная сила в будущей и неминуемой... подчёркиваю: неминуемой революции — молодёжь. Вы, Григорий, и ваши товарищи.

— Вы говорите, — нетерпеливо перебил Григорий, — революция неминуема. Почему?

— Такова судьба России, — последовал ответ. — На этот путь, безусловно кровавый, страну толкнуло русское самодержавие ещё в восьмидесятые годы прошлого столетия, когда Александр Третий окончательно отверг конституцию Лорис-Меликова... — Илья Батхон внимательно посмотрел на Каминского. — Вы вникали в этот пласт отечественной истории: хождение в народ, «Народная воля», убийство Александра Второго, «новые» люди при его дворе во главе с графом Михаилом Тариэловичем Лорис-Меликовым?

— Откровенно говоря, подробно не вникал, — признался Григорий.

— Вникните! Обязательно! — В голосе Батхона не было и тени упрёка, а только доброжелательность. — Молодой революционер должен, больше того — обязан знать историю своей страны. Борьба без знаний и чётких позиций — дело даже опасное. Вы меня понимаете? Просто увлечение самой борьбой... Так сказать, романтика...

— У меня не слепое увлечение, — с обидой сказал Каминский. — И не романтика.

— Я знаю. — На плечо Григория легла горячая дружеская рука. — Но учиться необходимо. И особенно вашим друзьям.

Вот что... Для начала — возьмите-ка несколько брошюр. Дайте почитать своим друзьям. — Илья Батхон помедлил. — Кому доверяете.

— Спасибо... — Григорий держал в руках тонкую книжицу в сером переплёте: «Манифест коммунистической партии».

С того дня Каминский часто встречался со своим новым старшим товарищем по борьбе: через него попадала к Григорию и его друзьям революционная литература, издаваемая за границей и тайно перевозимая в Россию.