Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

...Отдел юстиции. В первую очередь этот отдел берёт на себя преследование контрреволюционной буржуазии за её деятельность, проводит террор против неё окончательно и в безапелляционном решении. Отделы труда и просвещения могут тоже со своей стороны оказать содействие, соответствующую помощь делу проведения террора против буржуазии. Быстрое исполнение всего вышеизложенного, составление воззваний в этом смысле будет самым лучшим приветствием Владимиру Ильичу Ленину».

А.И. Кауль.Красный террор... Сейчас у меня перед глазами массовый расстрел анархистов в Петровском парке. Среди них было много совсем ещё мальчиков, гимназистов старших классов. Они не могли поверить, осознать, что их сейчас убьют. И только после первого залпа... Тебя там не было, ты не видел, только подписал приказ. А я его исполнил. После первого залпа они бросились врассыпную, и никакая сила не могла их остановить. Они разбежались среди молодых берёз, и красноармейцы с гиком преследовали их, как диких зверей на охоте, добивая среди густой травы. Да, да! Сейчас я констатирую это: в них проснулся кровавый охотничий азарт. И — непостижимо! — я был в те мгновения холодно-спокоен, чувства мои молчали, совесть отсутствовала: мы уничтожаем классовых врагов, противников пролетарской революции.

Отец Никодим говорит: за любое убийство воздастся сторицей, за безвинно пролитую кровь — втройне. Возмездие неотвратимо. Или в этой жизни, или на небесах. Не знаю, как после смерти. Я атеист. Может быть, к сожалению. Нас с тобой, Гриша, возмездие настигло в этой жизни. И вот тебе ответ на вопрос: за что?..

Но — «Почему?»

Нет ответа... Я не нахожу его. Должен признаться тебе: лишь одним я был поражён, выйдя на свободу. Ведь я был убеждён, что я, ты, тысячи, сотни таких же, как мы, коммунистов — жертвы контрреволюционного заговора, возникшего в недрах органов внутренней безопасности. И, оказавшись на свободе, я приготовил себя к тому, что увижу страну с восстановленным буржуазным строем, другие люди правят ею, ведь я был на все годы заключения лишён права переписки (оказывается, это «право» тоже существовало и не для всех означало расстрел). И вдруг меня восстанавливают в партии, на здании обкома, где мне возвращают партбилет, висит огромный лозунг: «Да здравствует коммунизм!». Гриша! Я не понимаю! Я ничего не понимаю!.. И самое страшное: во всём, оказывается, виноват Сталин.

В это я никогда не поверю! Никогда! Я несколько раз видел и слышал Иосифа Виссарионовича, для меня он был и останется верным ленинцем, истинным борцом за идеалы социализма. Значит, всё-таки заговор? Но ведь по-прежнему наша партия стоит у руля государства? Не понимаю... Я ничего не понимаю. Всё-таки что произошло? Почему?

Через год, немного подлечившись, я поехал в Тулу. Меня неудержимо тянуло в город нашей революционной молодости.

Что сказать? Меня встретили уцелевшие ветераны партии, и мы, давно разучившиеся плакать, не стыдились своих слёз. Я увидел те же улицы, площади, Тульский кремль... И, Гриша... Как точно выразить всё это? Ещё в Караганде, выйдя из лагеря, я вроде бы невольно включился в некую страшноватую игру, в театральное действо. А в Туле свою роль я уже играл сознательно, видя, чувствуя, что и все остальные вокруг меня играют свои роли. Сейчас я постараюсь объяснить. Одно дело лагерь. Но, Гриша! Я увидел страну бедную, разорённую, тоже похожую на огромный лагерь, потому что, помимо тяжкой материальной жизни, все люди были объединены одним — страхом. Страхом перед властью, которая в любой момент может тебя покарать. Похоже, многие так свыклись с этим своим страхом, что уже не ощущают его, он стал образом их жизни, средой обитания. Но я-то мог сравнивать! Я всё видел и понимал. Однако, чтобы жить «на свободе», вынужден был принять правила игры, суть которой — верноподданство, восторг от наших «побед» и «достижений». «Да здравствует светлое будущее...» и т.д.

Как невыносимо всё это!

Я возвращался из Тулы в Караганду совсем больным, разбитым.

И вот — больничная палата, слабость, в висках я чувствую частые удары своего истерзанного сердца. Гриша, Гриша! Неужели ради этой, такой жизни мы пролили столько крови, работали дни и ночи, сверх всяких человеческих возможностей?

Почему? Зачем?

Нет ответов...»

1914 год — особый год в жизни Григория Каминского. Предпоследний класс гимназии — пятый. Гриша много, упорно занимается: надо получить золотую медаль. И он её получит. Зачем? С золотой медалью открывается путь во все высшие учебные заведения Российской империи. Пора подумать о выборе профессии. Наверно, прав Илья Батхон, который сказал ему однажды:

— У революционера-профессионала должно быть два диплома. Один для постоянной работы. И лучше, чтобы она была такой, где ты всегда с людьми, среди них: учитель, врач, юрист. Второй диплом — политический, и его ты будешь зарабатывать всю жизнь. Если ты настоящий революционер. Но профессия, притом любимая профессия, необходима каждому из нас.

— А вы кто по профессии? — спросил во время того разговора Григорий.

— Я учитель, преподаватель истории, — ответил Илья Батхон. — Во всех своих ссылках детишек учил.

«Профессия, — думал Каминский. — Диплом... Ведь мне восемнадцать лет. А я не чувствую никакого призвания. Вернее, меня влечёт очень многое: история, техника, юриспруденция... Но больше всего меня влечёт политика! Вернее, я отдан только ей!»

И это было именно так: политическая борьба — особенно после прошлого лета в Поронине, после встречи с Владимиром Ильичём Лениным — полностью поглощала его.

...В апреле 1914 года забастовали рабочие кузнечно-слесарных мастерских Минска, на этот раз всех семнадцати. Грандиозная стачка продолжалась почти месяц. В её подготовке и проведении принимал самое активное участие Григорий Каминский: распространял среди рабочих большевистскую «Правду» и листовки, был связным между стачечным комитетом и руководством минских большевиков, переодевшись, как всегда с артистическим блеском, в подмастерья, возглавлял уличную демонстрацию.

А поздними вечерами — в своей крохотной комнатке сидел над учебниками до глубокой ночи.

И ещё одно грандиозное событие в жизни нашего героя в том году. Грандиозное, но внешне почти незаметное. Во всяком случае, незаметное постороннему глазу.

Оля Тыдман... Конечно, все прошедшие гимназические годы он постоянно виделся с ней, бывая в доме своего друга Мити Тыдмана. Встречались за обеденным столом, в библиотеке под зелёным абажуром, иногда, зимой, ходили на каток. Правда, редко: у Гриши свободного времени почти не было, его полностью поглощала учёба и, главное, политическая борьба.