Петр Дедов - Сказание о Майке Парусе

Идти без дороги было трудно: снег глубокий, рыхлый, а провалишься — внизу ледяная вода-снеговица. Только к полудню они в обход подошли к заимке. Рубленая из кряжистых бревен изба показалась между деревьями, из трубы мирно дым клубится, распространяя смолистый запах сосновых дров.

— Ложись! — зашипел Храпов, махнул рукой налево и направо.

Солдаты залегли, несколько человек поползли окружать избу.

Вот, сейчас! — дед Василек напрягся всем телом, чтобы при первом же выстреле рвануться прочь. Авось... Но никто не стрелял. А ведь засада могла быть и раньше, когда каратели шли в полный рост, гуськом, проваливаясь по пояс в снегу... Что-то мудрит Чубыкин, не понятно, чего задумал.

А солдаты окружили избу, замерли в настороженном ожидании. Дым валит из трубы, тишина...

Потом скрипнула дверь, вышел бородатый мужик в длинной рубахе без пояса, глянул на солнце и сладко потянулся, зевая. Наклонился над поленницей, стал выбирать дрова, и тут прыгнул на него из-за дерева солдат, сбил с ног.

Мужик успел крикнуть, из избы выскочили несколько человек с ружьями и винтовками. Но загремели выстрелы карателей, двое упали, а один, длинный и гибкий, кинулся было бежать, нарвался на солдат и упал под ударами прикладов. Солдаты ворвались в избу, схватили остальных. Все было кончено в одно мгновенье...

Дед Василек все еще лежал, зарывшись в мокрый снег. Только теперь он понял, что произошло: не дошел почему-то Маркел, не упредил партизан...

К старику подбежал Храпов, тряхнул за шиворот:

— Убит, что ли? Или в штаны напустил со страху?

Василек медленно поднялся, невидящими, пустыми, как бельмы, глазами уставился на поручика. Мокрое, в кровь исцарапанное о снег лицо его было страшным. Храпов попятился, открещиваясь, как от нечистой силы:

— Свят, свят... Да ты что, дед? Эк тебя перевернуло! А еще лесной человек... Прости за недоверие — думал, ты шабурникам сочувствуешь... Ошибся. Да и как можно? Слышал, ты всю жизнь верой и правдой служил царю-батюшке. Прости... А уговор наш остается в силе: выбирай из трофейных любое ружье, какое на тебя смотрит...

Допрос и суд были короткими. Каратели имели указание уничтожить партизан на месте, без лишнего шума и огласки. А уж коль по воле случая были взяты живыми — не тащить же их с собой в уезд или волость по бездорожью, самим бы назад добраться, — так рассудил поручик Храпов.

При спешном допросе никто из восьми пленных не обмолвился, что основные партизанские силы находятся в Косманке. Твердили одно: было, мол, нас больше, да к весне разбежались по домам. Сеять скоро... Мы тоже, мол, направлялись в свои села.

Но если первый довод был поручику даже на руку, — где в такую пору искать в тайге остальных партизан? — то на просьбу мужиков отпустить их с миром, он отрезал:

— Пахать и сеять будете в раю!

Их вывели на поляну и поставили под огромным кедром. Долговязый парень, что пытался убежать, признал в толпе солдат деда Василька.

— Сколь заплатили тебе, иуда? — крикнул он. — Подойди ближе, а то отсель не доплюну!..

Каратели спешили. Храпов махнул перчаткой. Солдаты ощетинили винтовки. В наступившей мертвой тишине на кедре цокнула белка. Слетела пониже, удивленно уставилась на застывших в неестественно прямых позах смертников.

Дед Василек увидел белку, и сразу прошло оцепенение, будто прорвалось что-то в груди. Жив! Он будет жить под этим небом, среди тайги, и видеть эту белку и все-все остальное, ради чего давным-давно родился на свет... А вот те, что стоят под кедром... Но он ни в чем не виноват. Он готовил себя к смерти. А в чем виноваты они? И старик, расталкивая удивленных солдат, побежал к тем, что стояли под кедром. Встал рядом, заложил руки за спину.

— Ты очумел, дед?! — прохрипел поручик.

— Я с ними, — спокойно сказал Василек. — Стреляй теперя-ка...

К Храпову подскочил Вернер:

— Что он сказал? Чего хочет этот... безумный старик?

— Он хочет умереть вместе с партизанами, — раздельно сказал Храпов, видно, догадываясь о чем-то. И торопливо скомандовал:

— Огонь! Пли!

Нестройный залп рванул тишину. Стоявшие под кедром упали все, кроме деда Василька.

— Приготовиться!! — бешено заревел поручик.

Ошарашенные солдаты снова подняли винтовки, клацнули затворами. Но видно было — все целили мимо старика. Четыре польских легионера, с недоумением переглядываясь, воткнули винтовки штыками в землю.

— Пся крев! — заметался около них Вернер, крича еще что-то по-своему. Потом снова кинулся к поручику, заорал, выкатив глаза:

— Мы не понимает!.. Мои солдаты говорят: старик нашел партизанов, он должен жить!..

— Он должен умереть, — не разжимая челюстей, проскрипел Храпов. — Смотри, пся твоя кривь, как умирают русские люди! — и разрядил всю обойму своего маузера в деда Василька...

А Маркел Рухтин действительно заблудился в непроглядном тумане. Он метался по лесным чащобам, пока совсем не выбился из сил, и тогда упал на снег в отчаянии.

Но поднялось солнце, согнало туман. И Маркел сразу встал. Светел и звонок был весенний день. Капало с деревьев, с шуршанием оседали сугробы. Снег взялся стеклистыми козырьками, и каждый древесный ствол обтаял до самой земли. Синие тени мельтешили в глазах, глядеть на снег было больно до рези.

Маркел определил направление по солнцу и снова побежал, задыхаясь, чувствуя, как будто у самого горла колотится непомерно разбухшее сердце. Проплутал весь день и только к вечеру все-таки добрался до Пестровской заимки.

Одинокая изба сиротливо стояла средь лесной поляны, а неподалеку вздымался в меркнущее небо огромный мускулистый кедр. Под ним что-то чернело, и казалось издали — кто-то ползал там на четвереньках.

Маркел по-за стволами подкрался ближе и только теперь разглядел огромного волка и недвижных людей на снегу. Волк глухо рыкнул и оскалил беззубую пасть. Маркел шагнул к нему, взгляды их встретились — зверя и человека. Глаза человека горели безумием, он еще шагнул, слабый, безоружный, но готовый на все. И зверь не выдержал взгляда, попятился, пригнув лобастую голову. Был он страшен своей безобразной худобой — словно ожил полусгнивший труп в сивых клоках линючей опаршивевшей шерсти.

— Веста! — сказал Маркел.

Зверь прянул в сторону, исчез в кустах. На снегу отпечатался его кровавый след, дальше кровь вытерлась, исчезла...

Среди лежащих под кедром Маркел узнал сразу долговязого Ваньшу Коробова, своего односельчанина, которого видел пляшущим в пьяной компании, когда впервые заявился в Косманку.

Рядом лежал дед Василек. Ветер шевелил детский пушок на его темени, и будто улыбка застыла на темном, обрезавшемся лице. Маркел подобрал его шапку, надел, осторожно приподняв голову старика.