Семен Розенфельд - Гунны

Этого, конечно, было вполне достаточно, чтобы бывшего свитского генерала, долговязого салонного красавца, трижды в день, как на спектакле, менявшего эффектно яркие, всех цветов, опереточные черкески, возвели под охраной немецкого оружия на «престол предков». Личный друг царских министров Протопопова и Штюрмера, сделавший карьеру благодаря связям жены, племянницы всесильного министра Дурново, гвардеец, крупный помещик, член союза земельных собственников, отражавший интересы «Протофиса» — объединения промышленности, торговли и финансов, — он был, как сообщали сами оккупанты, «только куклой» (nur Puppen) в руках немецкого командования и, по существу, даже не пытался как-либо влиять на ход событий.

Окруженный бывшими царскими министрами, генералами, банкирами, он вел развеселую жизнь восточного владетельного князька, ездил на поклон к Вильгельму и всячески пресмыкался перед властью своего немецкого хозяина.

Под его «мощное» крыло слетались беглые помещики, овдовевшие заводчики, титулованные проститутки и целые армии белогвардейцев, полицмейстеров, приставов, урядников, тюремных начальников и городовых.

А из столиц Германии и Австро-Венгрии, из главных военно-продовольственных управлений, из штабов армии неслись потоками телеграммы, приказы, заклинания:

— Хлеба, продовольствия, металлов!..

— Металлов!.. Продовольствия!!. Хлеба!!!

Телеграф беспрерывно тревожил оккупантов:

«...Я вынужден еще раз настойчиво обратить внимание вашего превосходительства на то, что Австрия не в состоянии продержаться до нового урожая; если до нового урожая не прибудет по меньшей мере пятьдесят тысяч вагонов, которые, по словам фельдмаршала лейтенанта Лонгрена, можно получить на Украине, то катастрофа неминуема. Граф Чернин».

Но министр иностранных дел граф Чернин знает, каким путем можно получить хлеб на Украине, и деловито добавляет в своем письме послу Форгачу:

«...Я сделаю все, что будет только в человеческих силах, для того, чтобы от четырех до пяти дивизий прибыло на Украину...».

Шифрованная телеграмма министру иностранных дел сообщает:

«Между крупными помещиками на Украине и вооруженными украинскими крестьянами ведется настоящая война. Обработка земли невозможна, и урожай пропадет, если не будут приняты срочные меры...».

А меры были простые и ясные:

«...По мнению графа Грохольского, порядок мог бы быть легко установлен, если бы в каждом уезде действовала, примерно, тысяча солдат сомкнутыми колоннами с пулеметами. Так как на правобережье Днепра тридцать шесть уездов, то для этого достаточно было бы тридцати шести тысяч человек».

Гетманский министр иностранных дел Дорошенко умоляет немецкого посла Мумма:

«...Принимая во внимание, что германские войска представлены только в отдельных районах, а потому многие местности в отношении спокойствия и порядка оставляют желать лучшего, ясновельможный пан гетман выразил пожелание, чтобы германские войска были распределены по всем округам для помощи украинским учреждениям и восстановления спокойствия и порядка».

А верховное германское командование телеграфирует труппе армий Эйхгорна:

«... Положение требует, чтобы добывание и отправка хлеба с Украины были развернуты в большом объеме уже в апреле и проводились, не считаясь ни с какими обстоятельствами».

Надо ли объяснять, что означает на языке оккупантов «не считаясь ни с какими обстоятельствами»?..

Ни одного пуда хлеба нельзя было получить добровольно. Деревня ничего не хотела давать оккупантам. Каждое зерно добывали вместе с кровью крестьянина, вырывали вместе с его жизнью и всем достоянием. Помощник государственного секретаря фон Браун, побывавший сам на местах, сообщал в Берлине;

— Сбор хлеба на Украине представляет значительные затруднения и возможен только при деятельной помощи войск.

Начальник штаба группы армии Эйхгорна заявил, что трехсот тысяч его армии для сбора хлеба недостаточно.

«Хлеба много, но крестьяне его прячут. Его не удается получить ни при помощи денежной оплаты, ни путем товарообмена, ни в результате военных реквизиций».

Государственный секретарь германского военно-продовольственного управления в своем послании государственному казначейству пишет:

«...Если хлеб не будет взят теперь, немедленно после уборки, мы несомненно не получим его совсем, так как он будет спрятан или отправлен в Великороссию».

Советник германского посольства в Киеве — Берхем — телеграфно сообщал министру иностранных дел:

«Несмотря на жесткие репрессивные меры наших войск, брожение среди крестьянского населения все еще продолжается. Сообщают о больших волнениях на юге от Киева в районе между Таращей и Новомиргородом. Приняты меры против восставших крестьян, собравшихся там в значительном количестве. Южнее Звенигородки угроза серьезных волнений. Австрийские войска получили соответствующее пополнение».

Но восстания против оккупантов вспыхивали одно за другим не только «на юге от Киева», не только в районе «южнее Звенигородки», не только в тех местах, о которых осторожно сообщали деликатные чиновники, — они разлились по всей стране сплошным пожаром!

В Каневском, Васильковском, Сквирском, Нежинском, Полтавском, Чигиринском, Елизаветградском — во всех уездах всех губерний поднимались крестьяне, вытаскивали из потайных мест принесенное с фронта оружие, собирались в отряды, разбивали немецкие части, отбирали не только винтовки и пулеметы, но нередко целые батареи и обозы. Там, где не было оружия, крестьяне били топорами, кололи вилами, дрались кулаками. Шли безоружными против крепко сбитых немецких, австро-венгерских, украинских войск, против польских и белогвардейских банд, против гетманской варты — карикатурной копии старой царской полиции.

И в ответ оккупанты снова били из орудий по камышевым селам, по белым мазанкам, по вишневым садам, по толпам женщин и детей.

По ночам черное украинское небо загоралось огромным багряным заревом, со всех сторон полыхали далекие зарницы пожаров, несло гарью тлеющих крестьянских пепелищ.

Горели села Украины!

В больших и малых городах тяжкая безработица и дороговизна душили трудящихся. На улицах Киева только что отгремели выстрелы, убившие много сотен героических арсенальцев. На мостовых Николаева дожди не успели еще смыть обильной крови двух тысяч расстрелянных рабочих. На площади Екатеринослава качались на виселицах девятнадцать австрийских солдат-интернационалистов, повешенных публично днем, в центре города. По всей стране остановились железные дороги, и тысячи забастовщиков были уволены, судимы по царским военным законам, осуждены, арестованы, расстреляны.