Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

– Вернуться немедля и всех покарать! – кричал князь.

– Они хазарам четыреста лет не давались, и тебе их не взять! – спокойно отвечал израненный богатырь. – А и побьешь, так скоро сам так завязнешь, что и тебе, и руси всей твоей, и славянам конец. Христиане пришли и заслоном стали между твоей ратью и басурманами, что с гор идут.

– Какими басурманами?

– Кто их знает? Налетело их как воронья на пахоту. Только христиане терские их и удержали, с ними замирясь.

Илья уплывал в полубред от потери крови. Ему казалось, что он плывет среди трав в небо и Богородица протягивает к нему милосердные руки… Тихо качались воловьи рога, скрипели возы, медленно тянувшие в сторону Киева странную победу.

Изрубленный в сече своими братьями, Илья выздоравливал не быстро.

В болезни прошла слякотная зима. Лекари, которых присылал князь, поили его разными отварами, монахи, приходившие из пещер, вправляли выбитые суставы. Илья боролся с черным бредом, иногда ловя над собою склоненный неусыпный взгляд жены, и только на Пасху, совсем очнувшись, попросил есть. Через неделю попытался ходить по горнице. Спросил, возвращаясь в свою военную жизнь:

– Что князь? Где дружины?

И услышал в ответ от старого гридня:

– Дружина с князем на Кафу пошла…

– Зачем?

– Византийцев бить.

Илья долго молчал и вдруг сказал, будто про себя:

– Господи, когда же Ты вразумишь Владимира-князя? Когда возьмешь его под руку свою?

Еще совсем слабый после ранения, пошел как-то Илья по Киеву погулять вместе с Дарьюшкой. Неторопливо шли они: громадный воевода, всеми знаемый, и девочка с голубой лентой в русой косе. Прошли ворота, вышли из Подола, где лепились друг ко другу многочисленные лавки разноплеменных купцов. У девочки глаза разбежались: тут в лавках продавались ткани – поволоки драгоценные, шали заморские, шелк китайский, платки диковинные. Тут же портные шили платье разное, а в отдельной палате работали стригольники. Особыми ножницами вырезали узоры на бархате, который после того «рытым» назывался.

Илья купил дочери платочек и пошел с ней, гордой подарком, в оружейный ряд, где торговали щитами, мечами, копьями, сулицами и всем многоразличным инструментом, коим людей убивают. Прошел вонючими кожевенными рядами, где в чанах кисли кожи и хваткие кожемяки драли с них мездру и перекладывали из чана в чан, превращая в главный материал для сапог и иных товаров.

День был праздничный, хотя в Киеве каждый день был базарным и всегда на торжище толокся люд. Народу было много. Мотались по торжищу скоморохи, гундосили нищие, высовывая из лохмотьев обрубки рук и ног. Хватали прохожих за рубахи, за порты, требовали милостыни. У рядов золотых стояла стража из бывших воинов княжеских. Большие ценности копились в лавках. Тут уж было на что поглядеть. Кольца, серьги, украшения височные, ожерелья из каменьев самоцветных… Медленно переходил воевода от лавки к лавке, давая дочке налюбоваться, наахаться. Она ведь со двора даже с матерью не выходила. Дом и двор были ее миром, ограниченным высоким забором, вдоль которого сидели громадные цепные псы.

В одной полутемной лавке, под навесом, стучал по блюду, выбивая диковинный узор, старый еврей. Увидев Илью, он бросил работу и начал раскладывать перед покупателем товар.

Весело подмигивая, он доставал и раскладывал все новые и новые сокровища. Блестки и солнечные зайчики разбегались от серебряных зеркал, сережек, тонко сплетенных цепочек, подвесок. Илья выбрал тяжелые височные украшения, какие носили вятичи, расплатился арабскими дирхемами, которые наряду с византийской монетой ходили в Киеве. Своей монеты Владимир не чеканил. Старик пригласил Илью угоститься по случаю покупки. Илья вошел в маленький дворик. Старик-ювелир омыл руки, сел к невысокому столику. Глазастый подросток принес кувшин с хазарским вином, изюм на заедку.

Старик расспрашивал о Хазарии, о том, как брали, а потом обороняли Тьмутаракань.

– Мои родители жили в Хазарии, – говорил он. – Нас привез сюда Святослав как искусных мастеров. Я плохо помню этот город. Говорят, он очень красив…

– Город как город, – сказал Илья, рассказывая, как столкнулись с хазарами-христианами и чуть не перебили друг друга.

Старик сокрушенно тряс пейсами. Илья понимал, что он сочувствует искренне – сам не раз испытал ужас нашествия и осады. Живя в Киеве, считал себя киевлянином, а Илью своим защитником. Когда подступали к Киеву печенеги, сын старика стоял на стенах и был убит стрелою.

– Вот, живу с внуком. Учу своему ремеслу.

Илья заметил, что Дарьюшка переглядывается с глазастым подростком – внуком старика. И вдруг подумал, что дочка подросла и скоро придется выдавать ее замуж. Когда они вернулись домой, Дарьюшка что-то показывала матери.

– Что это у нее? – спросил жену Илья.

– Да хозяйский внук ей колечко подарил.

– Вона как… И когда успел? – вздохнул Илья, после вечерней молитвы укладываясь на лавку. Странное предчувствие беды долго не покидало его.

Вернувшись на прерванную ранением службу Илья был принят как один из самых уважаемых и знатных воевод. Давно прошло то время, когда сидел он за нижним столом. Теперь, миновав средний, сидел он чуть ли не рядом с княжеским местом. Иначе как Илья Иванович его и не величали.

Он был еще очень слаб, потому что раны оказались трудные, и пока к ратной службе не годился – правил службу гражданскую. Ходил в терем княжеский, сидел в боярской думе, помогал припас князю в войско отправлять, собирал из молодых воев новую дружину, обучал ее. И узнавал при княжеском дворе многое, чего из-за болезни не знал. Всю зиму, что он валялся в бреду, шли во дворце события нешуточные. Как и прежде, продолжались пирования. Без них было невозможно, потому это была оплата службы дружинников. Но на пирах сам князь появлялся теперь нечасто. Всю зиму с утра до ночи бывал он с боярами и послами иноземными. И становилось ясно: князь готовит деяние для руси и для славян новое и важное. Смутно догадывались: князь народу киевскому веру выбирает.

Так дело и обстояло. Мало что толпами съезжались ко двору иноземные послы, в основном жрецы да священники, во многие земли были умные воеводы посланы, тамошние обычаи посмотреть.

Никогда перед посланцами своими князь такой задачи не ставил. Ездили прежде – войска просить, оружия, но чтобы вызнать, какая в краях иных вера, каким богам люди тамошние веруют и какая от тех богов польза – такой цели у посольств никогда не было. Маскировались такие посольства под купеческие, приезжали как бы торговать, но главная задача была – вызнать веру.

Всю зиму неустанно князь толковал со жрецами, которых усердно приглашали отовсюду, вел разговоры о том, какая вера лучше, со своими самыми близкими боярами и воеводами, мнением коих дорожил. Принимая жрецов, старался внимательно не только слушать, но и наблюдать каждого – многое ведь, что человек скрыть хочет, по нему заметно. Принимал их в покойце невеликом, без престола, почти рядом с ними сидя. Обсуждал каждый разговор с теми, кто при нем бывал.