Валерий Осипов - Я ищу детство

Когда я вошёл в кабинет первого секретаря, члены бюро обсуждали какой-то спорный вопрос. Я остановился на пороге, но на меня поначалу никто не обратил внимания. Я переминался с ноги на ногу в дверях. Наконец меня заметили.

— Ты откуда, мальчик? — спросил у меня кто-то из членов бюро.

Что значит «откуда»? Я от самого себя… Но так говорить было, конечно, нельзя — я это понимал и поэтому молчал.

— Ты к кому, мальчик?

Эх, была не была!

— Я хочу вступить в комсомол! — заорал я на весь кабинет. — А меня не принимают, потому что мне нет ещё тринадцати лет! А я всё равно хочу вступить в комсомол!

Члены бюро переглянулись.

— Ну-ка, подойди сюда, — позвали меня из-за стола.

Я подошёл.

— Устав комсомола знаешь? — спросила у меня очкастая девица с косой.

— Знаю, — ответил я.

— Так в Уставе же написано, что в комсомол принимаются юноши и девушки, достигшие четырнадцати лет, — улыбнулась девица, — а тебе ещё нет даже тринадцати.

— Ну и что? — нахально уставился я на очкастую.

— А то, что тебе по Уставу ещё нельзя вступать в комсомол.

— Это раньше было нельзя, — не сдавался я, — а сейчас можно.

— А почему сейчас можно? — поправила очки девица.

— А потому что сейчас война! — выпалил я.

Члены бюро заулыбались.

— Ишь, какой грамотный малый, — сказал кто-то.

— По существу он прав, — раздался другой голос. — Сейчас надо снизить вступительный ценз.

— А кто вообще пустил сюда этого шкета? Надо бы его просто вывести отсюда…

— Никуда я не пойду, пока не примете в комсомол! — снова заорал я на весь кабинет.

— Тихо, не кричи, здесь глухих нет, — сказал высокий парень в гимнастёрке, вставая из-за стола.

Он подошёл ко мне, несколько секунд внимательно смотрел на меня, а потом спросил:

— А вот скажи-ка мне откровенно — почему ты хочешь вступить в комсомол?

Ну что мне было ему ответить? Я и сам ещё толком не знал, почему я хочу вступить в комсомол. Может быть, потому, что я испытывал почти мучительное желание сделать какой-то резкий шаг вперёд.

Мне нужно было вступить в комсомол прежде всего для самого себя, чтобы почувствовать (так я сейчас понимаю своё тогдашнее состояние) какую-то новую ответственность, чтобы ощутить свою причастность к организации людей, совсем не намного старше меня, чтобы разделять их интересы, тревоги, заботы… У меня возникла потребность в компании сверстников, занятых сейчас самыми главными и самыми нужными фронту делами.

И такой компанией сверстников был, конечно, комсомол.

Но ничего этого я тогда, разумеется, не сказал высокому парню в военной гимнастёрке. Тогда все эти мысли, наверное, только ещё смутно начинали оформляться у меня в голове. (В своём теперешнем виде они окончательно «дооформились», по всей вероятности, только сейчас.)

Я, наверное, слишком долго молчал, и поэтому парень в гимнастёрке переспросил:

— Так почему ты хочешь вступить в комсомол?

И абсолютно неожиданно для самого себя я вдруг ответил:

— А потому что мы разбили фашистов под Сталинградом…

(Ни тогда, ни сейчас не могу понять, почему именно эти слова пришли мне на ум в ту минуту.)

Первый секретарь райкома комсомола (это он был в военной гимнастёрке) ещё раз внимательно посмотрел на меня, а потом вернулся за стол, но не за тот, большой, за которым сидели члены бюро, а за свой, маленький письменный стол.

— Через неделю у нас в райкоме начнёт действовать Первая летняя комсомольская школа юных истребителей танков, — сказал первый секретарь. — Хочешь быть зачисленным в эту школу?

— Хочу, — не раздумывая, ответил я.

— Сейчас я тебе выпишу путёвку, — сказал первый секретарь. — Послезавтра в десять утра тебе необходимо будет прибыть в Измайловский парк, в спортивный городок, и найти майора Белоконя. Вручишь ему путёвку и будешь зачислен в школу юных истребителей танков. Считай, что это первое твоё комсомольское поручение, хотя формально я не имею права давать тебе комсомольское поручение — ты ещё не комсомолец. Но я думаю, что члены бюро райкома разрешат мне это небольшое нарушение Устава.

— Разрешаем, разрешаем, — очень серьёзно сказали все члены бюро.

— Это будет твой испытательный срок, — добавил первый секретарь. — Выдержишь его, окончишь школу с хорошими показателями — осенью мы досрочно, в порядке исключения, будем принимать тебя в комсомол.

Вот так я и стал юным истребителем танков.

Раннее летнее утро июня сорок третьего года. В центре спортивного городка Измайловского парка построен личный состав школы юных истребителей танков. По количеству курсантов (всего нас около ста человек) школа образует единое воинское подразделение — роту. Естественно, рота разбита на три боевых взвода — это непосредственные истребители танков. Но есть и четвёртый взвод, санитарный. Он состоит из одних девчонок. Как им удалось проникнуть в ряды истребителей танков, никто не знает.

Вообще, с первого же дня существования нашей школы в ней начались непонятные метаморфозы, то есть изменения. Во-первых, её сразу же передали из ведения райкома комсомола в распоряжение Московского городского комитета комсомола. И оттуда последовал вопрос: собственно говоря, какие танки вы собираетесь истреблять? Немецкие? Ну, до этого ещё далеко. Основной возраст курсантов четырнадцать-пятнадцать лет. Не лучше ли будет назвать школу как-нибудь поскромнее, например, Первый московский городской военно-патриотический комсомольский лагерь?

Командир школы майор Белоконь, возмутившись этим вмешательством, поехал в горком отстаивать прежнее название. Возник спор. Кому-то в горкоме очень не нравилось слово «истребители». В нём находили что-то неправильное, претенциозное. Немцы давно уже отброшены от Москвы, Красная Армия одерживает одну победу за другой. Почему же надо мальчишек называть «истребителями танков»? Если вы уж непременно хотите сохранить танковую ориентацию, то пускай будет школа юных танкистов. Пускай изучают материальную часть, двигатель, учатся водить машину — потом, в мирное время, водительские навыки пригодятся.

В результате обе стороны сошлись на том, что каждый будет называть школу по-своему. (От всех этих споров в названии школы осталось почему-то только две буквы Ю и Т — «юные танкисты». Нас так иногда называли в горкоме— «ютовцы».) И кроме того, горком комсомола рекомендовал майору Белоконю тридцать девчонок.

После этого расстроенный майор Белоконь, лелеявший надежду создать из нас образцовую мужскую воинскую часть, стал именовать вверенную ему школу «потешным войском». (Тридцать девчонок, одна треть личного состава — это надо же!) Майор Белоконь был склонен к историческим ассоциациям и по аналогии с временами Петра I (мы и территориально находились в бывших петровских местах) иногда в шутку называл нас так: «Первый московский гвардейский сводный Преображенско-Измайловский комсомольско-пионерский потешный полк». Хотя по численности личного состава мы были всего лишь ротой.