Владимир Дружинин - Град Петра

Седой, кряжистый Суалем при машине смотрителем. Вынув изо рта трубку, сказал:

— Мой сын у вас в Московии.

Есть такой, нанялся вместе с Леблоном. Сразу близок царю этот мастер, как бы породнившийся с Россией, степенный, чуждый раболепства. Влезли на плотину. Голоса потонули в мельничном гудении — речной напор поворачивал четыре громадных колеса. Суалем кричал на ухо. Диаметр — шесть туазов, дерево скреплено железом, канатная передача — к насосам.

Вынослива четвёрка. В одной упряжке не один насос, не десять, а двести двадцать один, по откосу берега, дышат шумно, наполняя бассейны парка. На прощанье царь обнял плотника и расцеловал в обе щеки. Как хорошо, что молодой Суалем в Питере!

Обед сервирован был на приволье. Вдруг появились, оцепили пиршество торговцы съестным — вельможи кидали им, как собакам, куски жаркого, сласти, фрукты. Те нагружали тележки и униженно кланялись, в чаянии барыша от продажи дворцовых разносолов. До чего же здешний бомонд презирает коммерсанта... Пётр на мерзкий торг не смотрел, утешался зрелищем каскада.

Ложе его — пятьдесят две ступени розового мрамора.

По сторонам, густо, — руины в штиле антик, столбы, статуи, портики. Петергофу, Стрельне они не в масть. Что поучительного? Безделки...

Между тем планы Петербурга у типографщика дс Фера гравированы и оттиснуты. Работа чистая.

Отослать домой.

Екатерина тем временем проживала в Спа, у лечебных источников. Туда же направился царь, отгостевав у регента месяц и неделю. Настроение победное — французский петух-шантеклер не боится более русского орла, клюёт высыпанное зерно. Швеция лишится ежегодной порции золотых экю — урон для неё болезненный, так как война истощила казну. Скоро три державы: Россия, Франция, Пруссия — подпишут договор, уже заготовленный Шафировым и Куракиным, — «О мире и безопасности в Европе». Прочих авантажен не счесть. За хлеб, меха, лес, жемчуга французы отплатят искусными изделиями своих фабрик.

— Тугой орех раскололи в Париже. Регента Англия подпекала, портила нам погоду.

О короле говорил взахлёб:

— Пальца на два выше Луки — писал я тебе... Играл я с ним. Обучал по-нашему — смеху было... Умный королишка, пригожий — женить бы его на нашей Лизавете [116] ...на нашей Лизавете... — Елизавета Петровна (1709—1761) — дочь Петра I и Екатерины I, российская императрица с 1741 г. ...

Брал королишку на руки, нянчил. Ущемлённое отцовское чувство излил на него. Дома непременно вырежет портрет семилетнего Людовика Пятнадцатого — на дереве или на кости. Сел набрасывать — пока свежа память.

Спа — городок в ущелье Арденнских гор, под нависшей бровью ельника. Пётр окунулся из вихря в затишье. Живи по уставу медицинскому, пей водицу, совершай моцион. Но чем залечить рану, нанесённую сыном? Пуще разболелась, огнём жжёт.

— Худая в нём кровь, — твердит Пётр. — Поганая кровь... Лопухи некое отродье.

Блажь полудетская, глупость, сумасшествие — всячески пыталась умалить вину Екатерина, чтобы унять страдания мужа. Всё напрасно, всё невпопад. Зря пилюли совала. В окно, в стену, на пол летели склянки.

— Меншиков, помёт сучий... Божился — глаз есть за Алёшкой... Никифор-де да Фроська... Один я, Катеринушка, вот напасть! Везде лукавство...

Везло же королям французским. Пётр наслышан о Кольбере [117] Кольбер Жан-Батист (1619—1683) — деятель французского абсолютизма, министр Людовика XIV, с 1665 г. генеральный контролёр финансов. — великом финансисте, о мудром кардинале Ришелье [118] Ришелье Арман-Жан дю Плесси (1585—1642) — герцог, французский государственный деятель, крупнейший представитель абсолютизма; с 1622 г. кардинал. . Посетил в Париже гробницу кардинала и не сдержался, сказал французам: увы, не имеет подобного советника!

Сейчас повторил Екатерине. Чем могла она помочь? Только участием женским. Пётр бушевал, хотел мчаться в Петербург. Но зачем? Австрия отсюда ближе... Доводы супруги действовали. Сковал поспешание. Кто же сумеет вытащить Алексея? Куракин? Обещана ему сия миссия, но годится ли он?..

Нет, не годится... Старой он фамилии, московской... Что Куракин, что Шереметев, Репнин, Долгорукий — доверял им царь с пристрастьем, постоянно испытывал, сомнения в себе не вытравил. Борис Иваныч — умный, деятельный посол в Голландии, слуга безупречный, однако Алексей ему племянник. И царь мог, придравшись к пустяку, накричать на Куракина, унизить на людях — будто виноват он, что женился на Лопухиной, на сестре Евдокии, сосланной в Суздаль. Нужды нет, что та, первая жена дипломата, давно в могиле...

Дядя и племянник... Бог весть, до чего договорятся... Всяк человек есть ложь.

Толстого послать... Тоже ловок трактовать с монархами. Роду Лопухиных не близок. С ним будет Румянцев [119] Румянцев Александр Иванович (1680—1749) — граф, генерал-адъютант и дипломат Петра I; в 1716 г., будучи капитаном, задержал и доставил в Москву из Неаполя царевича Алексея. — расторопный офицер, храбрый.

Любым манером добыть Алексея!

«Ушёл и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, — пишет Пётр. — Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил... Буде же побоишься меня, то я тебя обнадёживаю и обещаю богом и судом его, что никакого наказанья тебе не будет... Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от бога властию проклинаю тебя вечно, а яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцов, учинить, в чём Бог мне поможет в моей истине».

Румянцев выследил беглецов вплоть до замка Святого Эльма. Проникнуть, однако, не просто. Барон де Сальви требует разрешения от императора. Толстой в Вене принят холодно, пустил слух, что царь не остановится и перед воздействием военным.

Лишь в конце сентября открылись дипломату окованные ворота замка. Сердце у старика ёкнуло — отступник осунулся, стал как будто ниже ростом. Глядит будто облезлый зверёк в клетке. Визит ошарашил. Комкая письмо царя, Алексей бормотал:

— Обманет он... Злодей он... Не поеду я... За дурачка считает...

Потом, теряя связность:

— Не скажу враз, подумать надо.

И снова озлился:

— Злодей, злодей кровавый... Царь Ирод, а ты Понтип Пилат. Уходи! Мне здесь хорошо, меня император любит.

За советом — к Ефросинье. Она ждала беды: Везувий накликал, дымя. Сдержала испуг, сильной-то ей приходится быть.

— Не слушай! Не поддавайся!

Тошно взаперти, на чужой стороне. А дома — гибель сокровенных надежд. К следующей встрече с Толстым приодела царевича, причесала, пить не дала ни капли.

— Извольте не докучать мне, — заявил он. — Рисковать головой не хочу. Кончим на этом, прошу вас. Иначе пожалуюсь императору, благородному моему покровителю.