Владимир Дружинин - Град Петра

Сообщники Алексея — Авраам Лопухин, Афанасьев и многие другие — поплатились жизнью за сумасшедшую авантюру. Аресты продолжались. Кара постигла и молчавших, ни в чём не уличённых. Инокиню Елену — бывшую царицу Евдокию — перевели из Суздаля на север, в дальний Ладожский монастырь. Любовника её, тоже непричастного к бегству царевича, казнили.

Палачи без дела не сидели.

Траур по изменнику не носят. Над Невой полыхал фейерверк, в Почтовом доме и в господских хоромах вкусно ели и забавлялись. Справляли годовщину Полтавской битвы. Праздник и послезавтра, накануне похорон Алексея, — в Адмиралтействе спущен на воду корабль «Лесной». Царь сам подрубает опоры, пренебрегая опасностью, открывает в меншиковском дворце застолье. Окружающих поражает его выдержка. Очерствел действительно или геройски владеет собой?

Из-за пустяка какого-то напустился на Апраксина:

— Я читаю в твоём сердце. Умри я раньше тебя — ты скажешь: «И слава богу, избавился!» Дела мои осудишь, боярин... Что мы взяли у шведа, тебе ведь не дорого — признай! Уступишь ведь... Флот уничтожишь и город этот, лишь бы вернуться к старому.

Вскинулась трость и скользнула по плечу. Адмирал пятился — раб он преданный, всегда, всегда... Колени слабели, подмывало упасть, ползти, вымаливать милость.

Увы, невозможно прочесть потаённое и дознаться, вывернуть наизнанку сосуд грехов. Определить сечением анатомическим, чего стоит подданный, сколько в нём гнилого, на что пригоден.

Где же средство против зла?

Регламент у царя прежний. Встаёт в пятом часу утра — славно бы и вовсе не спать! До завтрака входит Макаров с докладами — сытое брюхо голове помеха. Уже седлают царскую двуколку — многие в городе просыпаются от её тарахтенья. В час пополудни обед. Подают щи, кашу, мясо с солёным огурцом. Рыбы и сладкого царь не любит. Часа два отдыха, потом в кабинет — исправлять и дописывать «Историю Северной войны», слушать разных людей, диктовать письма, инструкции, указы. Вечером визиты, консилии, чья-нибудь свадьба, крестины, а то — с ящичком хирургических инструментов к больному. Уделяется время и для токарных занятий. Царской мастерской в Летнем доме ведает Нартов [121] Нартов Андрей Константинович (1680 или 1694—1756) — русский механик и машиностроитель, автор изобретений в различных отраслях техники; один из основателей механических мастерских Петербургской академии наук. — мудрейший механик и художник. Станок изготовил, какого и в Англии нет.

— Трудясь руками, отгоняешь болезни, — твердит царь.

Вместе с Нартовым сделано паникадило из слоновой кости для Петропавловского собора — двадцать шесть рожков, три яруса с подвесками. Из кости же вырезан царской рукой портрет малолетнего королишки Людовика — выдать бы за него дочь Елизавету...

На нужды свои царь тратит адмиральское жалованье — и хватит! Порицает роскошь, советует потребности ограничивать. Радость не в богатстве, радость — в исполнении долга перед государством.

Как внушить сие?

Объезжая столицу, Пётр застаёт врасплох нерадивых, пристыдит, а иногда и палкой отдубасит.

— Я царь, а у меня на руках мозоли.

Летний дворец, как и ранее, скромен, только картин прибавилось да книг. Почти две тысячи томов в библиотеке, доступной каждому. Впрочем, не для лёгкого чтения служат — разные науки в себе содержат.

Фридрих, прусский союзник, прислал в подарок янтарный свой кабинет — зеркала, унизанные этим морским камнем золотого свечения. В царском жилье неуместен, а в Петергофе, в чертоге престижном, прибить пока негде. Лежат ящики в пакгаузе. Король же просит ответный дар — две сотни рослых мужиков для своей гвардии. Даже мерку дал, чтобы не меньше шести футов были. Каприз, но придётся уважить, хоть и жаль молодцов.

В Летнем саду Леблон хотел насыпать холм, пустить каскад. Излишество! Работы идут по плану, черченному царём в Спа. Посажен лабиринт, подобный версальскому, — в клубке аллей будут размещены литые фигуры из басен Эзопа, звери и птицы величиной в натуру. И мораль под ними, крупными буквами. По краю сада, параллельно Неве, воздвигаются три галереи для показа живописи и особо ценных статуй. Не токмо взор ласкают, но и просвещают умы.

Учить, учить подданных...

В цифирных школах простейших сидят рядом юноши, из семей шляхетских и посадские. Счёт, письмо всякий работный должен знать, а уж мастер — обязательно. Не закрыты для простолюдина и более высокие ступени ученья — была бы к тому амбиция.

Недорослям дворянским, кои отлынивают от наук и от службы, запрещено жениться. Сгоняют недорослей в Петербург, царь устраивает им смотр. Вылезают из повозок понурые, испуганные, в коробах деревенское пропитанье-солонина, сало, сухари, квашеная капуста. Сами пропахли теми разносолами. Встают в шеренгу, как новобранцы, чешутся, сморкаются.

— Насиделись на печи? — спрашивает Пётр. — Задницы-то протёрли, поди...

Ищет в глазах искорки ума и охоты... Таких, если мало-мальски грамотны, в Навигацкую школу, в Морскую академию.

Ученикам предписано слушаться не только учителя, но и солдата, который присутствует в классе, наблюдая за порядком. Заметит бесчинство — отлупит и дворянина.

У моста через Фонтанку сколочен театр. Искусство Мельпомены после смерти царевны Натальи заглохло — Пётр велел набрать новую труппу, а пьесы представлять полезные. Заладили «Спящую красавицу и хромого рыцаря»— надоело! Чему наставляет? Хватит угощать иностранными сказками да русскими старыми действами из Ветхого завета! Нужны новые пьесы. Фарс — так без шутовства пустого, обличающий зло, драма — чтоб побуждала к поступкам доблестным. Автору обещана награда.

Театр покамест в деревянном сарае. Трезини расписал его пилястрами, вид придал каменный. Притворства подобного в столице ещё много. Сенат, заведения учебные покуда в мазанках, в тесноте, — швейцарец не раз напоминал.

Городовое дело опять на Екимыче, понеже Леблон оказался к управлению неспособен.

Заезжает Пётр к зодчему часто. Видят их вместе на Васильевском.

У стрелки острова берег изрыт, дощатая мостовая разломана, утоплена в болотной слякоти. Работные, вымазанные словно черти, таскают кирпич с застрявшей телеги. Начата Кунсткамера. Табор подвод обступает первые её выросты, а дальше, на самой оконечности суши, — стайка мазанковых домишек, будто беглецы жалкие, взывающие к тому берегу, к цитадели. Застраивать стрелку, застраивать камнем...

В памяти царя возникает Гданьск, центральная площадь его — Длуги тарг. Тоже край острова, тоже вода с трёх сторон. Ворота, за ними река...

Кунсткамера доверена Маттарнови [122] Маттарнови Георг Иоганн (ум. в 1719 г.) — немецкий архитектор, в 1714—1719 гг. работавший в Петербурге. — зодчему опытному, нанятому в Германии. Ему в помощь назначен Киавери, прибывший из Италии, — постройка большая, сложная, специально ведь для хранения и показа раритетов. Музей, величайший в Европе... Отчего же не быть ему в центре столицы?