Владимир Дружинин - Град Петра

Привратник указал калитку — его благородие в саду, кормит птиц. Дефо сделал несколько шагов по аллее и встал. Трогательно... Сановник сидел с протянутой ладонью, синицы вихрем кружились над ним. Что-то униженное было в этой позе. Бедняга! Колесо фортуны повернулось чересчур резко после смерти королевы Анны.

Дефо тоже в опале. Но он не бросит друга в беде, выведет на чистую воду клеветников, завистников. «История белого посоха» сдана в печать. Гарлей виновен только в том, что не пресмыкался перед теми, кто лез наверх, топча других. Что ж, Англия узнает истину.

Синицы метнулись прочь. Недовольно обернулся. Рука застыла в воздухе, рука нищего…

— А, это вы!

Он почти счастлив. Он ждёт с часу на час — за ним придут стражники.

— Болингброк [89] Болингброк Генри С. Джон (1678—1751) — лорд, английский государственный деятель, руководитель партии тори. шлёт вам свои симпатии.

Гарлей стряхнул с ладони зёрна.

— Плевал я на него.

— Не скажите... Он вовсе не намерен гноить вас в Тауэре. Если и сядете, то на недельку. Собакам надо же кинуть кость. Кстати, Тауэр — почтенное заведение. Царь Пётр отозвался лестно...

— Помолчите, ради Христа!

— В Тауэре побывало много честных людей — вот вам отзыв царя. Не машите на меня! Я к вам не лясы точить. Нужен ваш совет.

— Кому нужен?

— Мне, вам, Болингброку... Королю Георгу [90] Георг I (1660—1727) — король великобританский, курфюрст ганноверский, союзник шведского короля Карла XII. , наконец, ему докладывали про табачника.

Изгнанник оживился. А что он вообразил? Короли сменяются — секретная служба незыблема. Не так-то просто назначить ей других управителей.

— Что же с табачником?

— Здоров, но скучает. Царь показывает новые корабли гостям, страшно гордится. Бояться ему некого. Шпионы киснут от безделья. Всё, что нужно дипломатам, известно и так. Я насчёт чертёжника...

— Рвётся домой?

— Вы угадали. Браво! Карл в Швеции, вот в чём причина. Зовёт под своё знамя... Галлюцинации у парня. Табачник пишет — сладу с ним нет, становится опасен. Англию возненавидел. Глуп ведь... Отлично, я развеселил вас!

В самом деле смешно. Воевал, десять лет плена отбыл, а в политике младенец. Лёгкий флирт Георга с царём принял всерьёз. Слепому же ясна тактика двухголового...

Кличка, пущенная Дефо, у всех на устах. Новый король — мишень для насмешек. Курфюрст Ганновера не очень-то смыслит, как себя вести. Носитель двух корон по-английски едва мямлит, радеет прежде всего о своём княжестве и норовит расширить — за счёт соседей. От того-то царь для Георга — родной брат и союзник. Авось поможет урвать кусок спорной земли. Момент, что и говорить, благоприятный.

— Петра не обманет, — заключил Дефо. — Но мы отвлеклись. Моё мнение — с чертёжником пора проститься. Этот приступ патриотизма навредит нам... А Кикин не источник информации. Кикин, бывший глава Адмиралтейства, я же говорил вам... Пойман на воровстве, однако не на себя пеняет, а на царя, как это принято у господ с такими привычками. Состоит при дворе наследника. Решайте, ваша честь! Отпускаем шведа?

— Да, конечно... Интересно, Кикин знает, кого кормит?

Дефо смутился.

— Я спрашивал табачника. Неизвестно... Швед молчит. Он вообще не болтлив, надо отдать ему должное. Два-три слова в день и то много. Скандинавский характер.

Обычно выручала выдумка, поддерживала ореол всеведения. Тут писака почему-то не нашёлся.

— Погодите! — встрепенулся Гарлей. — Отправлять тоже рискованно. Пленный ведь...

— Табачник спокоен. Парень ловкий. Немым прикинется... На всё готов, лишь бы восвояси к обожаемому монарху. На таких Карл и держится. В Стокгольме собирались заключить мир, когда чёрт принёс его из Турции.

Во всяком случае, мир на севере не за горами. Дефо убеждён в этом. Море свободно, торговые суда под защитой русских. Знакомый шкипер, который принимает груз сукна и табака, доставит депешу быстро — двух недель не минет. Ветры в эту пору преимущественно западные.

«...Понеже здесь каменное строение зело медленно строится от того что каменщиков и прочих художников того дела иметь трудно и за довольную цену, того ради запрещается во всём Государстве на несколько лет (пока здесь удовольствуются строением) всякое каменное строение».

Указ, задуманный ещё весной, в октябре подписан. Морская кампания завершена с победами, и теперь всё внимание царя — Петербургу.

Дорога, красная от кирпичного лома, пролегла от заводских печей к цитадели. Сыплется добро из прохудившихся телег, возчики хлещут лошадей — оглядываться, подбирать недосуг. Царь велит поспешать. Сваливают на плацу, бьют кирпич — красная от него земля, красные взмывают облака. Бранится Андрей Екимыч, кулачком машет — чуть не половина матерьяла в отбросах. Разоренье! Кулачок-то как у мальчика и никому не страшен — ругается только господин архитект, да звонко этак и непонятно — заслушаешься. Иной мужичонка, новенький в столице, крестится.

Деревенщина ведь... Распотешил один такой — шарахнулся от кирпича.

— Печать-то... Вона!

Почудился знак антихриста. А кому же неведомо, чья то литера? Господина архитекта... Его печать на кирпичах, он задал размеры.

Доменико не смеялся. Сколько усилий надобно, чтобы просветить эти детские умы! Тем и царь озабочен. Однако приказано прежде всего возводить колокольню. Скорей бы подняться, увидеть свой парадиз с небывалой высоты, а богослужение в соборе Петра и Павла, слово пастырское — потом...

Трусцой бегут работные с носилками, рвут лапти на кирпичной щебёнке. Весь плац вымощен ею. Тают груды свезённого материала, растут стены собора, новые казармы, бастионы — в каменном панцире возрождается страж столицы. Всё короче земляная часть укреплений. Пушки на гребне, над бурыми вихрами травы — будто забитые.

Кронверк за протокой тоже земляной покамест. Стерегут его лениво, размыт, расплылся кротовой кучен. Солдат горсточка. Всякий день к воде спускаются бабы, полощут одежонку, голосят под самой фортецией — военные не против. Зубоскалят с женским полом, а то и к себе затащат.

Там и увидел её Доменико. Мелькнула вдруг на той стороне, в галдящей стае, в пестроте платков. Он выхватил её, прижал взглядом к чёрному, осыпавшемуся откосу. Женщина развязала платок, подняла руки и накинула снова, потуже собрав волосы. Замедленно, с негой, с неосознанной спокойной грацией. Её жест... Он махнул ей рукой. Заметила? Кажется, да. Нагнулась резко, будто устыдилась и прячет лицо. Полощет серую ткань, полощет долго, упрямо взбивает воду своей тряпкой.

Мост недалеко. Но лодка ближе, привязана к столбику, в трёх шагах... Узел сопротивлялся. Доменико тыкал веслом в берег, в донный ил — тяжёлая посудина застряла. Мизерикордиа! Через мост быстрее… А она убежит. Эта мысль привела его в отчаяние. Но нет... Когда он подплыл к берегу, она стояла одна — без улыбки узнавания, привета, будто замерзшая на холодном ноябрьском ветру. Соседки её отшили. Ждёт...