Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

Устал. Весь отяжелел, к концу дня ноги будто каменели. А в ушах неустанно шумело море, и ровный этот шум, порою, впрочем, усиливавшийся, порою опадавший, стал докучать. Слух притупился, глаза стали уставать, и напряжение их росло.

Никому о сём не обмолвился. Решил терпеть до Москвы. Утром приказывал подавать стакан водки, дабы влить живость в закостеневшее после сна тело. Выпивал его залпом, закусывая солёной белужиной. Легчало.

Ждал возвращения команд, всё ещё пребывавших в крепости Святого Креста. Их возглавлял генерал-адмирал, при нём были генералы Матюшкин, Трубецкой, Дмитриев-Мамонов, Юсупов да бригадир Румянцев. От Сената надзирал Пётр Андреевич Толстой. Крепость была важна, ей грозить всему побережью и стоять несокрушимо, не опасаясь никакого приступу.

Четырнадцатого октября все они прибыли. Ежели взять на веру доклад Апраксина, то крепость продолжает укрепляться силами гарнизона, указы на сей счёт даны.

— Неча засиживаться, — встретил их Пётр. — Никому не дам передыху. Флот, флот и флот надобен для будущей кампании. Судов у нас мало, они худы. Ты, Юсупов, отправляйся в Нижний, к весне спустишь на воду пятнадцать гекботов добротных. Более всего полагаюсь на тебя, Румянцев, коли оправдаешь упования, генерала выслужишь. Тебе под смотрение и начальство отдаю Адмиралтейство Казани. Тож пятнадцать гекботов с тебя да шесть ботов больших и три десятка малых. Шлюпок опять же никак не менее тридцати. Губернатору Волынскому покою не будет. Корабельных мастеров укажу дослать для делания ластовых судов. Заготовить елико возможно прамов, дабы были они на каждом корабле в достатке. Пальчиков сказывал, что по недостатку прамов Вильбой не мог заделать да законопатить дырья в корпусах. Указы даны, ступайте каждый к своим делам. А мы, покамест вёдро да теплынь, сплаваем на учуги, государю тож не грех потешиться, — закончил он тем же приказным тоном, каким давал задания начальникам команд.

Учужная ловля пришлась Петру по нраву ещё в начале похода. Теперь же, когда ему надлежало погонять Астрахань — этот главный плац низового похода, надзирая за движением и направлением дела, он решил объехать кое-какие учуги.

Вид огромной белуги, застрявший в частоколе и начинавшей бешено метаться при приближении людей, окатывая их дождём брызг, развеселил его. Белуга была двух саженей и пяти-шести пудов весу.

— Не больно велика, ваше величество, — заметил тамошний смотритель. — Случается, заходят матерые, ровно кит какой. Зайдут да размечут частокол-от. А было — таковая зашла да таково рвалася — избу порушила. Великанши уходят.

— Эту мне доставьте.

— У ей мясо ничего, — сказал Волынский, знавший толк в осетровых, — а у матерых-то грубое.

— Пир отвальный устроим, — сказал Пётр. — Да пущай бочки четыре заготовят для пути. Будет чем Астрахань поминать.

Объехали несколько учугов — любопытство Петра было возбуждено. Иные были пусты, в иных тщетно бились в поисках выхода осётры и белуги.

— Не оскудело море рыбою, — заметил Пётр.

— Не оскудеет, батюшка царь, ваше величество. — Господь её для нашей потребы блюдёт да разводит. Чтобы, значит, человеки нужды не ведали, — уверенно отвечал смотритель.

В пути догнал царский кортеж кабинет-курьер Степан Чегодаев, вернувшийся из Персиды от консула Аврамова. Консул сообщал, что шахов наместник в Гиляне, равно и все жители, готовы-де отдаться под руку России.

Выслушав донесение, Пётр хмыкнул.

— Вот когда армеятамостанет, будут вполне готовы.

Самым прибыльным оказался учуг Камызяк. Осётры и белуги табунились там небольшим стадом, тыкаясь острыми рылами друг в друга.

Пётр и вовсе развеселился. Азарт охватил его. Рискуя свалиться в воду, он ухватывал рыбину за рыбиной меж жабер и тащил на мостки. Тем временем смотритель норовил оглушить её деревянной колотушкой.

Подоспели к царёвой охоте Апраксин с Толстым на галере. Завидев их, Пётр закричал:

— Эй, генералы, ступай сюды добывать себе пропитание!

— На Руси говорят: без труда не вытащишь и рыбку из пруда, — пробормотал осмелевший смотритель, видя таковую царскую простоту.

Толстой — брюхат, стар и неповоротлив. Вытащил-таки небольшого осётра и, отдуваясь, плюхнулся на лавку. Апраксин был резвей, а потому удачливей: вытянул белужку и осётра.

— Ну вот, все мы ноне с добычею, — по-детски радовался Пётр. — Экое удовольствие! А Чегодаев от консула бумагу привёз: Гилян-де готова пасть нам в руки.

— Падёт, коли подстрелим, — хихикнул Толстой.

— Верно говоришь, Пётр Андреич, умная твоя голова, — и, глянув на небо, озабоченно заметил: — Вертаемся, солнце низко.

— Натешился, — Пётр развалился в каюте. — Теперь за погонялку примемся. С завтрашнего дня у тебя, Фёдор Матвеич, консилию соберём, каково кампанию вести далее. А пока пиши, Алексей, указы от меня: Сенату о закупке лошадей в драгунские полки, Военной коллегии — об отпуске украинских казаков, прошедших сию кампанию, в хутора их и о наряде новых; генерал-майору Матюшкину — о добром смотрении за работами в крепости Святого Креста, плотины на Сулаке и Дербентской гавани... Опять же губернатору Волынскому для вечной памяти, чтобы гавани, пристани, амбары повсеместно на речном пути к морю ставил, особливо провиантские магазейны на Четырёх Буграх, фарватер расчистил и обозначил, где судам идти и на мелководье не засесть, чтоб закупил потребное количество тягла, сколько можно верблюдов — скотина выносливая и силу немалую имеет, чтоб готовил арбы и телеги для армейской нужды... Кости ноют, братцы. То ли от ловли, то ли к перемене погоды, — неожиданно прервался он. — Алексей, поднеси нам по стакану водки — самое время разговеться.

И Пётр повернулся ко всей толпившейся возле него братии спиной, глухо проговорил:

— Роздых мне надобен. Завтра консилию сберём, а там и в путь на Москву пойдём. Ноябрь грозит морозами. Ступайте все, спать буду.

Консилия затянулась: каждому император определил своё место. Отслужили благодарственную обедню о благополучном возвращении в царствующие грады, о здравии их величеств и их высочеств — царевен, великих княжон. Затем за губернаторским столом растащили по кускам белугу, выловленную государем и искусно приготовленную поваром Петра Фельтеном.

После прощального трапезования Пётр не утерпел и отправился в гавань, где шла погрузка на суда двух батальонов под командою полковника Шипова. Они направлялись в покорный Гилян.

Судов было четырнадцать. Грузились долго. В четыре часа задул попутный ветер, наполнил паруса.

— С Богом и Николаем Угодником! — воскликнул Пётр, и флотилия, словно бы выводок огромных лебедей, поплыла на юг и вскоре исчезла за поворотом.