Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

— Не ранее конца апреля, государь, а то и май прихватит.

— Поздненько. Стало быть, в апреле мы отсель тронемся. А?

— Дай-то Бог, — вздохнул Артемий Петрович, — Коли реки позволят, коль вода прибылая не взбунтует.

— Экая досада! Сколь много времени упустим. Ладно, здесь мы хозяева. А как в тех краях? Трава выспеет ли?

— Как раз выспеет, калмыки табуны свои в те поры пущают на откорм в степь. А уж потом грянут летние жары несносные и траву спалят. Особливо по брегу моря.

Пётр озабоченно сдвинул брови. Поход виделся не столь лёгким, как мнилось ему поначалу: всё по рекам да по морю, вниз по течению. Вода понесёт — самотёком, самоходом. Но уж всё было решено, и во всех концах империи началось движение людей.

Ради чего всё затевалось? Нет, вовсе не честолюбие двигало им, когда замышлял этот поход, не желание прирастить пределы государства, хотя втайне он подумывал и о том. Империи нужен был рывок на Восток, к его богатствам, скрытым в недрах, к его торговым путям, дабы встряхнуть отечественных промышленников, дать им новый ход.

— Отпишешь мне всё в подробности. Астрахань — столица сей кампании, там сбор всех команд. Озаботься квартирами: тыщи и тыщи придётся тебе приютить и прокормить. Словом, ждут тебя великие труды. Ступай и готовься.

Артемий Петрович отвесил земной поклон и, пятясь, удалился.

Праздник кончился, начиналась суровая страда.

Князья в платье и бояра а платье:

будет платье и на нашей братье,

Надеючись, и конь копытом бьёт.

Терпенье — лучше спасенья.

Не у всякого жена Марья — кому Бог даст.

Чему быть, того не избыть.

Пословицы-поговорки

Вашему Величеству всепокорнейше доношу. В Астрахань я прибыл, которую вижу пусту и совсем разорену поистине так, что хотя бы и нарочно разорять, то б более всего невозможно.. Первое, крепость здешняя во многих местах развалилась и худа вся; в полках здешних, в пяти, ружья только с 2000 фузей с небольшим годных, а протчее никуда не годитца; а мундиру как на драгунах, так и на солдатах, кроме одного полку, ни на одном нет... а вычтено у них на мундир с 34 000 рублёв, которые в Казани и пропали... и уже поистине, Всемилостивейшая Мать, не знаю, что и делать, понеже вижу, что все останутся в стороне, а мне одному, бедному, ответствовать будет. Не прогневайся, Всемилостивейшая Государыня, на меня, раба вашего, что я умедлил присылкою к Вашему Величеству арапа с арапкою и с арапчонкою, понеже арапка беременна...

Волынский — Екатерине

Здесь о взятии Шемахи согласно с вашим мнением все рассуждают, ибо есть присловица крестьянская: когда завладел кто лычком, принуждён будет платить ремешком, а надеюсь, что всё вскоре сбудется так, как вы писали; а между тем буду стараться о указе...

Шафранное коренье изволил Его Величество смотреть, и отдано оное садовникам в оранжерею, и указал к вам отписать, чтоб вы приложили труд свой о разводе хлопчатой бумаги.

Кабинет-секретарь Макаров — Волынскому

...На оное ваше мнение ответствую, что сего случая не пропустить зело то изрядно, и мы уже довольную часть войска к Волге маршировать велели на квартиры, отколь весною пойдут в Астрахань. Что же пишете о принце Грузинском, оного и протчих християн, ежели кто к сему делу желателен будет, обнадёживайте, но чтоб до прибытия наших войск ничего не начинали (по откровенной дерзости тех народов), а тогда поступали б с совету.

Пётр — Волынскому

...здесь такая ныне глава, что не он над подданными, но у своих подданных подданный, и чаю, редко такова дурачка можно сыскать и между простых, не токмо из коронованных; того ради сам ни в какие дела вступать не изволит, но во всём положился на наместника свово Ехтма-Гирея, который всякого скота глупее.

...Думаю, что сия корона к последнему разорению подходит, ежели не обновится другим шахом; не токмо от неприятелей, и от своих бунтовщиков оборониться не могут... Другова моим слабым разумом я не рассудил, кроме того, что... нам безо всяких опасений начать можно, ибо не токмо целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присовокупить можно без труда, к чему удобнее нынешнего времени не будет...

Волынский — Петру

Запах талого снега с его особой свежестью — первое предвестье весны. Вдыхаешь его полной грудью, и хочется понять, отчего он столь неповторим, в чём его очарование.

Снег слегка просел, где-то там под ним уже слагаются ручейки, ещё не смея вырваться наружу. Ночной мороз костенит их, они замирают, а к утру снег покрывается плотной крупитчатой коркой. Она хрустит под ногами Марии, но пока ещё не проваливается. За нею, то забегая вперёд, то отставая, следует её верный телохранитель — пёс Гривей, кобель неопределённых кровей.

Невдалеке нетерпеливо позвякивает цепью ручной медведь Урсул. Он ещё молод, его отловили в окрестном лесу охотники из дворовых после того, как обложили логово медведицы и убили её. Медвежат — их было трое сосунков — разобрали: одного увёл себе и выкормил повар Кантемиров, и он по-первости бегал за ним как собачонка и тыкался ко всем в ноги. А когда заматерел, решено было на всякий случай посадить его на цепь — на этом настоял князь Дмитрий. Вдобавок он однажды задрался с Гривеем, как видно не поделив то ли вкусную кость, то ли какой-то другой лакомый кусок. С той поры они — пёс и медведь — относились друг к другу не то чтобы враждебно, но настороженно. Урсул пробовал завлечь пса в игру, заигрывал с ним: оба давно поняли, что у них нет права на вражду, она сурово пресекалась. Но и дружба не клеилась. Гривей чувствовал себя хозяином положения, ибо был свободен, мог забегать в людскую и даже заглядывать на кухню, откуда, впрочем, был прогоняем.

Мария покормила собаку, а затем понесла лакомство медведю. Гривей следовал за нею, сознавая важность своей миссии и ревниво следя за тем, как Урсул уплетает лакомые куски. Он было сунулся к нему в попытке стянуть один из них, но медведь грозно зарычал, и пёс тотчас убрался, поджав хвост: превосходство Урсула было ему очевидно.

Мария выговорила собаке за жадность и медленно, то и дело оскользаясь, пошла к крыльцу. Господский дом возвышался над местностью, и с крыльца открывалась живописная панорама: замерзший пруд с несколькими прорубями, где деревенские бабы полоскали бельё, а мужики сидели с рыболовною снастью, россыпь неказистых изб, лес, преимущественно лиственный, а потому голый, и зимник, с каждым днём обозначивавшийся всё чётче своей наезженностью и умножавшейся россыпью конских катухов.

Вдруг её внимание привлекло ещё далёкое движение многочисленного кортежа. «К нам», — подумала она — очередные визитёры спешат насладиться беседой с отцом, игрою мачехи на клавикордах и её, Марии, на клавесине.