Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

— Не сожегший себя, а преданный огненной казни за великие на царский дом хулы, — пробормотал на ходу Пётр, но игумен того уже не слышал.

— Мало я с чернеца стребовал, — огорчался Пётр потом. — Близ трёх тыщ крепостных у монастыря во владении, великие угодья ему пожалованы, рыбные ловли, леса. Мог бы и вдвое, втрое более пожертвовать. Ну да ладно, своё возьмём.

И снова потянулись дикие берега с редкими деревушками, то норовившими спрятаться в лесу, то лепившимися к воде, медвежьи углы, где и в самом деле медведи чувствовали себя привольно, на манер мужиков, и на глазах у флотилии плескались в воде, ловя рыбку на мелководье, до которой были великие охотники.

Всякой живности видано было много: и косуль, и оленей, и могучих быков — туров. Похоже, охотников здесь почти не водилось: дичина была непугана и при виде плывущих судов не норовила скрыться в кущах.

Мерный плеск множества вёсел, свист ветра в снастях действовали на Петра умиротворяюще. Он чувствовал себя всё лучше и лучше и часто уединялся в каюте для дневного сна. Впрочем, когда струг приближался к какому-либо достопамятному месту, он приказывал себя будить.

Так случилось, когда флотилия приблизилась к Свияжску, основанному царём Иваном как опорный пункт пред взятием Казани. Пётр потребовал стать на якорь возле сей благочестивой горы, манившей путников множеством церквей. Приказав доставить на борт струга настоятелей свияжских монастырей, он поведал царице и вельможам необычную историю устроения крепости.

Вскоре посланцы возвратились с насмерть перепуганными старцами. Завидев Петра, они бухнулись ему в ноги.

— Негоже, святые отцы, не с того начали, — добродушно басил Пётр, подымая старцев. — Я всего лишь мирянин, облечённый властию от Бога. Благословения жду, аз грешный.

Забормотали, закрестили, норовили припасть к руке. Пётр остановил их.

— Армия в поход тронулась. От монастырских своих доходов некую лепту в армейскую казну взнести долгом своим почтёте. За тем явится к вам капитан Яковлев.

— Доходы наши, государь, невелики, однако же для благого христолюбивого воинства уделим знатную часть.

— Провианту на суда его заготовьте поболе. Путь не ближний, на море на Каспийское. Надеюсь на вас, старцы честные. А теперь ступайте, вас обратно с бережением свезут.

Обрадованные монахи, оберегаемые и своими послушниками, и матросами, отправились в обратный путь. Неожиданно налетел западный ветер, взрябил воду. Пётр обрадовался, приказал поднять паруса. Они мгновенно наполнились ветром, и тяжёлый струг резво побежал по воде. Пример флагмана побудил и остальных. Гребцам — роздых, судам — скорость.

Впереди была Казань, губернаторская резиденция. Впереди был очередной праздник, пышные церемонии, непременное бражничание, многие хождения, смотрения и каждения.

Весть о царской флотилии бежала далеко впереди. И когда она показалась в виду Казани, загремела оглушительная пальба. Её величество болезненно морщилась, дамы тоже, Пётр ухмылялся.

— Я же бомбардир Пётр Михайлов, забыли, што ль?! Мне сия музыка по нраву.

На берегу выстроилась депутация именитых особ во главе с губернатором Петром Самойловичем Салтыковым. Строй гарнизонных солдат с алебардами окаменел у сходен. Как только царский струг причалил к пристани, грянула духовая музыка и, заглушая её, по команде плац-майора, солдаты рявкнули «ура!».

В молодости Пётр любил таковое шумство. Он был человек компанейский и в этом смысле отличался совсем не свойственной монарху простотой нравов. С годами он несколько огрузнел, остепенился, хотя и не утерял живость и быстроту движений. А вот парадность казалась ему всё более утомительной. «Всё одно и то же, на един манер», — думал он. И радовался, когда устроители бывали изобретательны, умышляли нечто необычное. Но такое случалось редко.

Забили барабаны, их величества сошли на казанскую землю. Встречающие склонились до земли. Вперёд выступил митрополит Казанский и Булгарский, осенил крестным знамением, за ним губернатор с вице-губернатором пошли представляться и представлять высшее чиновничество.

— Ладно, ладно, господа, — махнул рукой Пётр, видя столь великое стечение губернских чинов, жаждущих припасть к руке и ручке. — Много ль аттестованных по Табели о рангах? — спросил он губернатора.

— Все, ваше величество, — с гордостью ответил тот. — Пришлось немало потрудиться.

Пётр хмыкнул:

— Небось обиженных тож велико есть? Бить челом будут? Не приму — предупреди. Сами тут разбирайтесь. И вообще, давай по делу.

Но митрополит впиявился, и пришлось слушать литургию в соборе, а затем почтить его присутствием на обеде в честь высоких особ. Мало того: умолил он государя посетить Богородицкий девичий первоклассный монастырь, основанный-де в 1579 году, вскоре после сокрушения Казанского ханства, и поклониться чудотворному образу Казанской Богоматери.

— Ладно, почтим владыку попервости-то. А уж завтра не невольте: кто Казани не видал, пущай ходит и глазеет, а мне извольте Адмиралтейство предъявить, моим указом учреждённое.

Что ж, губернатор оказался на высоте. Адмиралтейству, зная пристрастие царя, отвели просторный берег речки Казанки, изъятый у Зилантова монастыря. Здесь, на окружённой каналом верфи, были поставлены склады, мастерские, чертёжные, цифирная школа для обучения будущих корабелов. А сам канал был наполнен солёной водой для морения дуба. За ним — корабельная слобода, где жили мастера и их начальники.

— Велел приписать к Адмиралтейству сколь можно более народу из крепостных. Сделано ль по указу?

— До ста тыщ приписано, — самодовольно отвечал Салтыков. — Лес валят, сюда сплавляют да подвозят. Не осрамимся. Эвон сколь много судов спустим на воду к нонешней кампании.

— Ублажил Пётр Петра, — засмеялся главный Пётр.

Настроение Петра достигло высокого градуса, когда он осмотрел кожевенный завод и суконную мануфактуру купца Михляева, чей единственный в Казани двухэтажный кирпичный дом был отдан под царскую резиденцию.

Дородный купчина, один из богатейших в Поволжье, почитавший себя достойным соперником Строгановых, был вне себя от восторга и гордости, что государева чета изволила оказать ему высочайшую честь. Однако чему было удивляться: губернатор занимал непрезентабельный рубленый дом, более смахивавший на избу о пяти углах.

Пётр утвердился в своём выборе после посещения михляевских производств, особенно сукновального. Ему приходилось бывать на казённых суконных фабриках с их теснотой, вонью, грязью. Сукна выделывали они неровные, грубые, так что на офицерский мундир приходилось выписывать товар голландский либо датский.

А у Михляева и шерстомойня, и сушильня, и валяльня были под одной крышей, всюду блюлся порядок. Хозяин повёл государя в склад, где выделанное сукно ждало своей отправки. Пётр щупал товар, заставляя купчину разворачивать штуку за штукой. Шерсть была добротной выделки: и на солдатский приклад, и на офицерский, равно и на дамское платье.