Юрий Куранов - Дело генерала Раевского

И в середине июня — Фридлянд. До этого драматичного сражения Раевский дрался почти каждый день, всю декаду второй половины июня, сдерживая умело наседавшие полки и дивизии противника: пятого июня он сражался под знаменитым Гуштадтом, шестого — Анкендорф, седьмого и восьмого — Деннен, девятого — тот же Гуштадт, десятого — Гейльсберг. (Все по новому стилю). Всеми егерскими полками он командовал под горестным Фридляндом, где благодаря нерешительности Беннигсена было испытано тяжёлое поражение. Раевский здесь при гвардии, вместе с Багратионом, прикрывал всю армию и спасал её, командуя арьергардом до самого Тильзита. Восточная Пруссия стала землёю героизма и славы Николая Раевского-старшего.

Первое его сражение после десяти лет мирного хозяйствования во глубине России произошло именно под Гаудштадтом. Оно вошло в историю русского оружия. Раевский был там с Багратионом, командовал тремя егерскими полками на левом фланге французов. Там и шёл решающий бой. Французы цепко удерживали свои позиции, и Раевский получил явное подтверждение, какие они умелые и ловкие бойцы. Раевский сломил их и заставил отступать. Талант есть талант! Не увядает он и после перерыва, если человек не потерял себя как личность. Под Гейльсбергом Раевский получил пулю, но вёл себя так, что никто этого не заметил. Михаил Орлов, тоже один из талантливейших русских генералов, писал об этих сражениях так: «В течение семи дней сражался без отдыха, без продовольствия, без поддержки, сам раненный в ногу и не обращавший внимания на свою рану, он мужеством своим, твёрдостью и решительностью удивил и русскую и неприятельскую армии. Во Фридлянде он первый вошёл в бой и последний из него вышел. В сие гибельное сражение он несколько раз вёл сам на штыки вверенные ему войска и не прежде отступил, как тогда только, когда не оставалось уже ни малейшей надежды на успех». За эти подвиги, только что вернувшись в армию, Раевский получил орден Святого Владимира III степени и орден Святой Анны I степени.

Война закончилась в Тильзите, в роскошном шатре посреди Немана. Закончилась она подписанием громогласного мира. Но все понимали, что главные события впереди.

Наступил мир, прозванный Тильзитским, однако судьба грядущих сражений горько беспокоила Раевского. Войну со Швецией повсюду осуждали как нападение на слабого противника. Дипломатия Наполеона здесь явно выиграла. Раевского, да и не только его, поражала узколобость русской дипломатии. Со своим страхом перед каждым умным человеком Петербург и в дипломатию не пускал ни одной талантливой личности. Там были вроде и специалисты, украшенные орденами да лентами, но стало уже естественным определять человека по этим побрякушкам: чем больше орденов, тем ничтожнее личность. Поражал многих, в том числе и Раевского, Наполеон: прекрасно видя, что Фуше и Талейран предатели по натуре, император терпел их; они являли себя высокими профессионалами, мастерами своего дела и обладали незаурядными умственными качествами. И этого было достаточно для того, чтобы их не расстрелять или хотя бы не изгнать с глаз долой. А каковы были маршалы Наполеона! Особенно Даву. Даву вполне мог бы сам стать императором. Недоброжелатели распускали про него слухи, будто он и впрямь сам хочет оседлать трон. Но Наполеон не давал этим слухам ходу, он сам был уверен в своём высоком таланте, считал, что с ним в этом отношении сравниться никто не может, и потому никого не боялся. Правда, за всеми присматривал. У Наполеона шпионов и доносчиков было не меньше, чем у Александра Первого. Но Наполеоновы шпионы и доносчики, без которых конечно же никакое государство жить не может, не получали всесилия, они не правили империей. Эти люди знали, что они всего лишь шпионы и доносчики, не больше, что Наполеон их презирает.

Это удивительно, как ловко и открыто на глазах у всего мира Наполеон облапошил петербургскую дипломатию. Перед началом грандиозного похода на Россию Бонапарт втравил Александра в две изнурительные войны на крайних флангах России. Он отдал Петербургу Финляндию, которая для Франции в данном случае ничего не значила, и предложил Бессарабию, находящуюся под турецким владычеством. Что касается Швеции, то Наполеон здесь русскими руками справлял свои насущные интересы. Один из маршалов Наполеона, а именно — Бернадот, в августе 1810 года избран был королём Швеции. Он прибыл в Швецию для усыновления бездетным Карлом Тринадцатым под именем Карла Четырнадцатого Юхана. Так что война Петербурга со Стокгольмом явилась давлением на Швецию в пользу Парижа. Причина в том, что королевствовавший там Густав Четырнадцатый Адольф не присоединился к Континентальной блокаде, и Россия по замыслу Наполеона должна была выполнить роль экзекутора. Петербург же решил воспользоваться ситуацией и прихватить Финляндию.

К войне Швеция готова не была, её гарнизоны в Финляндии, составлявшие менее двадцати тысяч солдат, разбросаны оказались по разным городам и крепостям, так что добыча представлялась лёгкой. 21 февраля с двадцатью четырьмя тысячами солдат Буксгевден перешёл границу. Крепость Свеаборг капитулировала в конце весны, когда побережье и Аландские острова уже стали русскими. Война приняла развёрнутый характер. Корпус Раевского в сложных условиях с тяжёлыми боями продвигался, сдерживаемый неумелостью высшего командования, которое вскоре сменили. Решительные действия Багратиона и Барклая решили исход войны. 17 марта корпус Багратиона вышел к столице Швеции, а отряд майора Кульнева занял Гриелехамн севернее Стокгольма. Высшее командование то и дело в этой войне менялось, несогласованность действий армии и флота вносила в русское нашествие разнобой, связь между войсками, соединениями оставляла желать лучшего. Было ясно, что русские войска к широким и активным действиям с умелым и сильным противником не готовы. Это на будущее отметил для себя Наполеон.

Странным образом предвоенные годы перед нашествием Наполеона явились для России прообразом событий кануна гитлеровского нашествия. Германская дипломатия столь же успешно провела сталинскую, растянув войска русские по всему фронту и превратив возможных союзников или нейтралов во врагов. Правда, война со Стокгольмом не окончилась так же бесславно, как война с Хельсинки.

Раевский сражался и на севере и на юге. Хорошо зная характер противника, нанёс он ряд сокрушительных поражений туркам. Кутузов окончил войну окружением основных турецких сил. Он опять проявил себя и как дипломат, создав условия для подписания выгодного Бухарестского мира незадолго до вторжения Наполеона в Россию.

Но Раевский понимал, что все эти условия — ничто в сравнении с тем, что предстоит претерпеть России, армия которой к серьёзной войне почти не готова, растянута от Балтийского моря до Чёрного, плохо снабжается, а уровень взаимодействия между отдельными группировками, армиями, корпусами и даже дивизиями крайне примитивный. Он понимал, что с такой армией надеяться на успех можно, только сражаясь против шведов или турок. Особое огорчение навевала стратегическая убогость петербургской военной и государственной мысли. Неизвестно для чего строился в Прибалтике Дрисский военный лагерь, на который убивались огромные деньги, бесконечный кладезь для хищений. В военном же отношении это была предельно глупая кабинетная затея. А главное, что тревожило, в России не было настоящего крупного военного руководителя, который был бы для всех авторитетен, имел бы свою современную стратегию и мог бы с успехом за неё постоять перед тучей чиновников, обложивших трон и вгрызающихся в него.