Юрий Куранов - Дело генерала Раевского

— Вы как-то нас вгоняете в ужас, — заметил кандидат исторических наук.

— Что делать, — развёл руками Олег, — это не моя работа. Благодарите Кутузова. Ведь это после сражения, которое нельзя назвать проигранным начисто, несмотря на разгром всего левого фланга, который нужно целиком оставить на совести Михаила Илларионовича. Правда, говорят некоторые, ещё и маркиза Сен-Жермена, который якобы вместо престарелого Кутузова руководил русскими войсками. Если это даже было так, то, простите меня, дело выглядит ещё отвратительнее: куда смотрело всё окружение главнокомандующего, эти замечательные патриоты? Где их любовь к родине, если всеевропейский проходимец делает заложниками аферистов целую армию и население огромной столицы. Но, я повторяю, сражение вообще могло бы окончиться для Наполеона катастрофой... Все современники, в том числе сами французы, говорят о панике, когда по тылам Наполеона пошли всадники Уварова и Платова, как содрогалась земля под копытами их коней! Какой ужас охватил завоевателей и смятение! Откладывается третий штурм Курганной высоты, отзывается от Семёновского дивизия Молодой гвардии, Богарнэ и Груши направляются в район сельца Бородино. Сам Наполеон готовится броситься туда же, на левый свой фланг. И лишь отмена рейда восстанавливает равновесие, а потом даёт возможность покончить с Багратионовыми флешами и с батареей Раевского. Но хватит об этом. Самое, конечно, удивительное в том, что для сдачи Москвы Кутузов использует всё тот же предлог, что и для сдачи Вены, как будто армия сама по себе является самодовлеющей ценностью, но не народ, не страна, не население — я имею в виду их бедствия. Хотя, кстати, для сохранения трона, главное — обступившей трон челяди, как теперь бы сказали, номенклатуры армия имеет значение первостепенное. И тайная полиция, — добавил Олег и глянул в сторону Евгения Петровича, который никак на взгляд его не отреагировал. — Я в своём сообщении поднимаю этот вопрос не для того, чтобы упрекнуть или разоблачить кого-то, скажем, Кутузова. Кутузов, если вдуматься, фигура трагическая. Это — плод своего времени, времени, когда общество начало задумываться над смыслом своего существования и человек осознал в себе необходимость как можно более полно реализовать в своей жизни этой то, что Бог заложил в него для жизни будущей.

Олег паузой отметил этот вывод.

— Беда в том, что все общества во всех странах во всём человечестве до этой эпохи жили в сознании полнейшей необходимости подавления всех личностей во имя одной, во имя князя, царя, императора. И там, где эти тиранические либо деспотические личности превращались в кумиров или обожествлялись, все силы государства и даже Церковь мобилизовывались на подавление самосознания общества и всех классов его во имя одной личности и кучки тех, о ком поэт сказал: «...вы, жадною толпой стоящие у трона». Вы знаете, как поэт поплатился за эти слова. Дело в том, что в России, стране классического презрения к закону и повсеместно пронизанной привычкой, а то и приверженностью к произволу, такие слова произносить опасно до сих пор. Жадною толпой стоящие у трона были в то время дворяне, которые прямым путём вели Россию к гибели. Бесконечных нравственных, естественных и экономических дарований этой страны хватило до февраля 1917 года, когда дворяне совершили то, что хотели совершить в декабре 1825 года. Эго был логический конец всего общества, промотанного выродившимся дворянством, и многие этот конец предвидели. Одни предвидели и пользовались ситуацией, сибаритствуя лукаво, как Кутузов. Другие страдали, понимая, что надо что-то делать, но сделать было ничего невозможно, поскольку они зажаты были, с одной стороны, отменно изворотливым петербургским чиновничеством всех уровней и авантюрным дворянством типа декабристов, с другой стороны, привыкшим к варварским методам взаимодействия внутри русского общества. Наиболее агрессивные из них призывали даже к террору. Что касается декабристов, то истинными творцами этого движения были злобно-дальновидные петербургские чиновники, искусственно создавшие в империи такие условия, при которых наиболее талантливые молодые офицеры, умудрённые и быстро созревшие в условиях войны с Наполеоном и отторгнутые от серьёзной государственной деятельности, не могли не образовать того или иного антиправительственного общества. Тайная полиция, уже тогда пронзавшая всё русское общество, подталкивала их к этому. И ждала. Александр Первый был осведомлён о каждом шаге и Северного и Южного общества. Петербург просто ждал, когда же они созреют и проявят себя, чтобы можно было их одним махом прихлопнуть. Тогда нельзя было человека просто так взять и посадить, нужны были основания для этого. Все истинные патриоты, настоящие герои войны с Наполеоном, были искуснейшим образом отстранены от государственной машины. Я имею в виду Дохтурова, который подал рапорт об отставке, и с 1 января 1816 года Александр убрал его из армии, одного из талантливейших учеников Суворова. Дохтуров не выдержал издевательств «экзер-цицмейстеров», прибывших из северной столицы обучать освободителей России и Европы балетным тонкостям парадов. Последние дни свои Дохтуров провёл на Пречистенке в Москве. А ведь именно Дохтуров и Раевский остановили Наполеона перед Малоярославцем, несмотря на приказ Кутузова сдать город. Был отстранён от армии и принуждён эмигрировать талантливейший и честнейший патриот Остерман-Толстой, которому 19 декабря 1825 года Николай Первый внезапно приказал сдать шефство над Павловским гренадерским полком своему семилетнему сыну.

— Ну, этого немца я не причислял бы к таким уж патриотам, — заметил кандидат исторических наук.

— Прошу прощения, — обернулся в его сторону Олег, — Остерман-Толстой древностью и знатностью предков не уступал царской фамилии. Он родился в семье достойного человека, сановника времён Екатерины Второй, презиравшего рвачей «новой волны» — выскочек типа Меншиковых, Орловых, Безбородко... Его мать — Аграфена Ильинична Бибикова. Воспитывался Александр Иванович достойнейшим образом. Блестяще изучив несколько европейских языков, на французском говорил, как истинный француз, Толстой поражал всех тем, что прекрасно знал русский. Дворянство тех времён изъяснялось на родном языке еле-еле.

— Откуда же у него эта странная приставка «Остерман»? — поинтересовался кандидат.

— Дело в том, к вашему просвященному мнению, — пояснил Олег, — что отец Александра Ивановича был человеком самостоятельным, строгим в отношении к себе и к другим. Иван Матвеевич в силу своего характера не мог да и не хотел пресмыкаться в придворных интригах, дабы занять подобающее роду его положение. Он презирал околоекатерининскую знать, сплотившуюся вокруг трона в низменной борьбе за титулы, поместья, за крепостных, раздаваемых на завоёванных землях. Он гнушался интриганов и проходимцев типа Меншиковых и Орловых. Сыну своему он мог дать только блестящее воспитание, чувство собственного достоинства и воинского долга. В этом отношении сын его вырос человеком очень близким по натуре Николаю Николаевичу Раевскому. Сам Иван Матвеевич был героем Семилетней войны. Александр Иванович начал службу в полку с четырнадцати лет. Прапорщиком он подал рапорт о зачислении его в волонтёрский полк, который по приказу императрицы сформировали из гвардейцев. Он прошёл на турецкой войне большую школу в екатеринославской армии. Он сражался на реке Сальче, брал Бендеры, не один раз участвовал в штурмах неприступного Измаила, воевал в гребной флотилии Иосифа Де Рибаса, очищая от турок Дунай, брал с ним крепости Тульчу, Исакчу Килию и под командованием Суворова взял-таки Измаил. Там он встречался и с Кутузовым, который был женат на сводной сестре матери Толстого. Вернулся в Петербург Александр Иванович героем, но столь же бедным, как его оставил. В 1796 году он встретил бездетных родственников графов Остерманов. Пожилые люди полюбили дальнего родственника да избрали его «преемником» их фамилии и просили государыню, чтобы он мог «уже при жизни их считаться их наследником, именуясь графом Остерманом». Так он стал обладателем трёх больших имений в Петербургской, Московской и Могилёвской губерниях. Хочу подчеркнуть, что два этих выдающихся русских полководца в войне с Наполеоном имели одного не вовсе явного противника — Кутузова. Они хотели завершить войну полным поражением Бонапарта ещё во глубине России.