С Обрант - Школа корабелов

Говорили обо всем: об успехах эскадры Ушакова на Средиземном море; о разрыве с Англией и походе сорока тысяч донских казаков в Индию для освобождения ее от британского владычества; о публичных лекциях в Академии наук. Наташа принимала живое участие в беседе, а когда речь заходила о литературе, метко и остро высмеивала модные французские романы.

Саша диву давался, сколько русских и иностранных книг она знает.

Отец и дочь представляли в лицах сцены из трагедий Шекспира, а иногда Наташа одна читала на память отрывки из сочинений Карамзина, Радищева или Державина. Монологи Дездемоны и бедной Лизы вызывали у слушателей непритворные слезы. Они не сводили восхищенных глаз с девушки и готовы были слушать ее без конца.

С Поповым Наташа говорила мало, избегала садиться рядом, смотреть ему в глаза. Замечая это, Саша думал, что она все еще не забыла грубых слов, сорвавшихся у него с языка при первом знакомстве, и старался сдерживать и не выдавать растущего влечения к Наташе. Но обоих волновало предчувствие, что не сегодня — завтра с ними случится что-то необыкновенное, обоим хотелось хоть ненадолго остаться вдвоем.

Однажды, когда Андрей Андреевич вышел проводить воспитанников, Саша вспомнил, что забыл в гостиной книгу. Он вернулся за ней. Увидев Попова, девушка радостно улыбнулась и вся потянулась ему навстречу.

Взволнованный ее улыбкой, Попов смущенно взял книгу, но не уходил.

— Побудьте еще немного у нас, — предложила Наташа. — Ведь в училище вам еще рано возвращаться.

Саша неловко переступал с ноги на ногу.

— Спасибо, но… Мне нужно идти…

Наташа вспыхнула. С обидой в голосе она сказала:

— Извините, я не подумала о том, что вы можете спешить еще куда-нибудь, помимо училища.

— Я не спешу, — торопливо начал Попов, — никуда не спешу, но, видите ли… Я думал, что и без того мы бессовестно долго у вас сидели и надоели вам.

— Нисколько. Напротив, отец и я всегда рады вам. Скажу больше, после ваших визитов у папы много дней бывает отличное настроение. А знаете, Саша, в чем я себя постоянно упрекаю? В том, что до сих пор не поблагодарила вас.

— За что? — удивился Попов.

— За ваше участие, за совет, за помощь… — Слова у Наташи срывались горячо, поспешно, точно она боялась, что Попов уйдет, не дослушав ее до конца. — Я не могу выразить, как бесконечно благодарна вам за счастье, которое вы вернули в наш дом.

— Стоит ли вспоминать о том, что было. По крайней мере, уж я-то меньше других причастен к перемене в Андрее Андреиче. Добились ее вы, а потом воспитанники верхнего класса. И пользу-то эта перемена принесла больше всего нам, его ученикам, всей школе. Разве не Андрей Андреич снял училище с мертвого якоря, разве не он выхлопотал для нас профессора математики?

От слов Попова на Наташу повеяло таким теплом, такой подкупающей искренностью и сам он показался ей таким мужественным и благородным, что она, боясь выдать переполнившее ее чувство симпатии, отошла к камину.

— Это ты о ком, Попов? Обо мне? — услышала она веселый возглас Андрея Андреевича, незаметно вошедшего в комнату. — А я и не знал, что выполнял обязанности боцмана. Стало быть, говоришь, снял училище с мертвого якоря? Интересно, что сказал бы Путихов, услышав это.

Редкозубов рассмеялся и дружественно потрепал Сашу по плечу.

Попов пробыл недолго и ушел, испытывая тоскливое волнение от сознания, что безнадежно влюбился.

После этого вечера Саша не сразу смог войти в обычную колею. Образ Наташи неожиданно всплывал на уроках, мешал сосредоточиться на лекциях. Он почувствовал, что учение стало даваться ему гораздо труднее, чем Ване и Яше. И самым неприятным было то, что профессор Гурьев заметил его неуспехи в математике, рассеянность и отсутствие прежнего внимания.

«Надо покончить с этим», — внушал себе Саша. И, призвав всю силу воли, решительно отказался от встреч с Наташей.

Тихий, богобоязненный Алеша Соколов часами просиживал у окошка. Обычно он громогласно извещал о появлении на улице Наташи. Попов запретил ему отвлекать учеников, но Алеша уже не мог совладать со своей привычкой.

Как-то шел урок черчения. Изрядно выпивший Путихов вздремнул было за столом, и вдруг — голос Соколова:

— Ребята, Наташка вышла! Поклонники девушки повернулись к окну.

— Вот я тебе, болван, покажу Наташку! — заревел Путихов. — Марш к порогу! Пятьдесят… ик! — громко икнул титулярный советник, дергаясь всем телом.

Воспитанники приглушенно хихикнули.

— Так вы, мерзавцы, ик… ик! Еще смеяться? Весь класс выпорю! Две недели без обедов! Сдохнете с голоду, как собаки!

Евлампий вышел, стукнув дверью. Ученики растерянно смотрели друг на друга. Страх, не перед розгами — к ним они успели достаточно привыкнуть, — а перед наказанием голодом взволновал многих. Влача полуголодное существование, они очень страдали, когда лишались обедов на день или на два. Но две недели без обедов — такого еще не было.

Три дня воспитанники верхнего класса терпели, а на четвертый не вышли из спальни, оставаясь в койках. Гурьев, узнав о голодном бунте, поднял шум. Он крепко отчитал струхнувшего Путихова и приказал немедленно накормить учеников. Семен Емельянович разыскал Катасанова и доложил ему о чрезвычайном происшествии. Директор равнодушно выслушал его и спросил с неприязнью:

— Долго ли будешь надоедать, профессор? Условия твои выполнил, помощники у тебя есть, деньги тебе платят исправно. Чего тебе еще надо?

Гурьев закусил губу, едва сдерживая негодование.

— Подумал ли ты, генерал, прежде чем такое сказать! Деньги платят исправно… Уж лучше бы ты в лицо мне плюнул. Ты послушай, что в руководимом тобою заведении творится. Путихов, твоим именем прикрываясь…

Генерал, перебивая Гурьева, закричал:

— И слушать не хочу! Все, что скажешь, наперед знаю. Путиховым я весьма доволен, а если он тебе не по нутру и порядки не нравятся, что ж, я тебя не держу. Сыщем на твое место другого учителя.

Семен Емельянович пошатнулся, словно его ударили обухом по голове. Он не ожидал такого поворота дела.

— Стало быть, ты мыслишь, что Путихов ценнее для училища, нежели я? — спросил он растерянно.

— По мне лучше прямо идущая телка, чем шарахающийся бык!

Больше говорить было не о чем. Возвратившись домой, Гурьев сел писать записку об увольнении его из училища. Изломав несколько перьев, он набросал черновик, но в душу закралось сомнение, и он отложил бумагу в сторону.

«Нет, генерал, добровольно я с твоей дороги не сойду. Тебе тишь да благодать нужна. А куда правду на Екатерининском канале денешь? Правда со дна моря выносит».

Гурьев подготовил докладную записку адмиралу Кушелеву, в которой говорилось об отвратительном состоянии училища корабельной архитектуры, и просил принять срочные меры. Отдать записку он решил лично и особо поговорить с адмиралом о директоре Катасанове. Но к Кушелеву попасть профессору не удалось. Произошли события, отразившиеся на всей жизни государства: 11 марта 1801 года в Михайловском замке был задушен Павел Первый. На престол вступил его сын Александр.