Сергей Мосияш - Ханский ярлык

— Поехал наш Данилыч в мягком седле.

— Нет шоб нам дал проехаться...

— Вот и усни тут при таком скрипе и пыхе.

— Романец, а Романец...

— Ну чего?

— Ты навроде в этом седле езживал. Как оно? А?

— Идите к черту.

Романцу слушать эти ночные скрипы и пыхтенья было особенно горько. Он хорошо помнил ту жаркую близость со Стюркой за поварней, потом счастливейшую покупку. Не забыл ее, прижавшуюся у него за спиной на коне, упирающуюся тугими грудями в его лопатки. И что было обиднее всего, что сам же князь сосватал ее в жены Романцу и ту же ночь отобрал. А она? Тоже хороша. Словно и не было ничего меж ними. Помнил, как спустила по лестнице, едва ребра не переломав. Вот сучка! А теперь еще и взглянуть на нее не моги под страхом потери живота.

Никого не посвящал Романец в эти горькие думы, более того, скрывал их от окружающих, а тем более от князя и самой Стюрки.

Появление Юрия Даниловича в Новгороде было встречено славянами радостно, тем более что он обещал послабления в сборе дани. Погорельцам простил все недоимки. А к корель-скому городу, захваченному немцами, отправил с дружиной князя Федора, едва тот воротился с Волги.

Федор Александрович приступом овладел взбунтовавшимся городом, перевешал и иссек едва ли не половину его жителей. Объявил уцелевшим, что-де они вновь присовокуплены к Новгороду, и воротился победителем. Успех этот приписывался Юрию Даниловичу, поскольку по его приказу князь Федор отправился в поход. Как тут не прокричать ему: «Ты наш князь». Прокричали.

Но случилась одна закавыка, помешавшая настоящему торжеству. Неожиданно заупрямился архиепископ Давыд, который должен был принять от князя Юрия клятву в верности Новгороду и дать поцеловать ему крест.

— Как хотите, но я не могу переступить через крестоце-лование великому князю Михаилу Ярославичу,— заявил Давыд.

— Да ты что, владыка,— убеждал его Михаил Павшинич.— Князь Михаил давно расплевался с нами. Когда он был здесь? Не упомню.

— Он в Орде и вполне удерживаем ханом.

— А что натворил его наместник? Он же обворовал нас.

— Крест нам целовал князь Михаил, а не наместник. Если б мы дождались Михаила, он бы наверняка наказал корыстолюбца. Наверняка.

— Но без твоего благословения князь Юрий Данилович... как бы это сказать...

— Беззаконен,— подсказал архиепископ.

— Ну да. Ты, владыка, выступаешь против всего Новгорода. Так?

— Нет, сын мой, я выступаю против клятвопреступления. Какой же я буду духовный пастырь, если стану переступать через крест? Давно ли вы кричали Михаилу: «Ты наш князь!» А ныне зовете другого на его место.

— Но Новгород издревле волен в князьях, владыка Давыд. Издревле.

— Верно, волен, но на законных основаниях. Надо вначале было, объявив Михаилу Ярославичу его вины, указать ему путь. Вы это сделали? Нет. А сразу на живое место стали звать другого князя. Младшего. Заведомо нарушая издревле принятое: Новгородом владеет только великий князь. Вот станет Юрий Данилович великим князем, пожалуйста, я благословлю его на наш стол. А ныне Михаил Ярославич великий, и я верен его ряду.

— Но он же целовал крест еще Феоктисту.

— Ну и что? Я принял святой стол от Феоктиста, Царствие ему Небесное, и верен всем его рядам.

— Но князь Михаил-то в Орде.

— Тем более. С ним там и митрополит, кстати. И наверняка он — высший иерарх Русской Церкви — одобрит мое решение.

Не преуспев в разговоре с архиепископом, Михаил Павшинич напустил на него завзятого краснобая Степана Душиловича. Но и у того ничего не вышло. Воротился он от владыки потный и красный. И на удивление был краток в объяснении своей неудачи:

— Он это...— и покрутил у виска указательным пальцем, что обозначало вполне понятное: мол, спятил.— Зря мы его выбирали.

Бояре ломали голову: как объяснить Юрию Даниловичу задержку с благословением владыки? Хорошо, хоть сам князь не напоминал об этом: возможно, догадывался о затруднениях вятших.

Обосновавшись на Городище — пристанище всех князей,— он обживал дворец, веля каждый день топить все печи, тем более что начиналась зима:

— Чтоб живым духом пахло, не мертвечиной.

Живой дух во дворец привносила и Стюрка, переходя по горницам, бормотала молитву заговорную, отгоняя отовсюду злых духов.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа,— крестилась она.— Стану я, раба Божия Стюрка, благословясь. Поднимается царь грозная туча, и под грозною тучей мечется царь-гром, цари-ца-молонья. Как от царя-грома и от царицы-молоньи бегут враги и дьяволы лесные, водяные и дворовые и всякая нечистая тварь в свои поместья — под пень и под колоду, во озеро и во омуты, и так бы бежали от живущих во оных хоромах и от меня, рабы Божьей Стюры, и света души моей князя Юрия бежали всякие враги и дияволы лесные, водяные и дворовые под пень и под колоду, во озеро и во омуты безот-пятно, безотворотно, век по веку, отныне и до века, аминь.

Княженье Юрия Даниловича в Великом Новгороде, как он считал, началось вполне успешно. Корел усмирил, погорельцам долги простил. Куда уж лучше? А то, что там владыка что-то бурчит, пусть его. Может, и впрямь из ума выжил к старости.

Из Москвы от брата Бориса и Родиона Несторовича тоже вести вполне благополучные. И вдруг громом средь ясного неба явилось на Городище уже в конце зимы посольство от хана:

— Князь Юрий, великий хан положил на тебя гнев свой. Царь Узбек зовет тебя.

— За что? — перетрусил Юрий Данилович.

— За то, что ты не явился пред его светлые очи.

— Но я думал, зовут лишь великих князей.

— Звал царь всех. Но это не все. Ты, воспользовавшись отсутствием великого князя Михаила Ярославича, захватил его земли, грозил его городу. Царь Узбек взъярен твоим самоуправством и немедленно требует тебя на суд.

— Но какой будет суд царя? — свял князь Юрий.

— Справедливый и беспощадный.

«К чему он может присудить? — подумал бедный князь,— Неужто?»

Татарин, словно услыша мысли его, молвил вполне откровенно:

— Может, и к смерти. На это будет воля царя.

— Когда ехать?

— Хоть сейчас. Мы готовые и будем провожать тебя до самого царя. Мы отвечаем перед ним за твою голову.

Это приглашение на ханский суд испугало князя. Он по себе знал, как скоры властью владеющие на расправу. Когда-то он, и глазом не сморгнув, обрек рязанского князя на смерть. Неужто пришел его черед подставлять свою выю под меч палача?

Ночью, лежа со Стюркой, он поведал ей о своих опасениях.

— Бежать надо, милый,— молвила ласково наложница, прижимаясь всей грудью к ненаглядному.

Однако на сей раз чары не сработали. Юрию Даниловичу было не до Стюркиных прелестей. Страх подавил в нем все желания, он даже оттолкнул ее.

— Молчи, дура. Бежать. Куда бежать? Подумала?