Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

Юлию Мезу безмолвно приветствовали поклоном все присутствующие служанки за исключением одной, что сидела спиной к двери у окна и переливала духи из склянки в готовую чашу, которую она использовала для приготовления мазей и кремов. Взгляд девушки был сосредоточен, прямая спина напряжена, красивые руки обнажены до плеч и протянуты к свету. Юлия Меза задержала на юной деве свой взгляд, словно её действа имели сакральное значение, сравнив про себя образ девушки с богиней благочестия в момент сжигания душистых веществ над жертвенником.

Ранний визит родной сестры императрицы ни у кого из прислуги не вызывал удивления, поскольку Меза имела привычку навещать поутру в дороге свою младшую сестру с началом каждого нового перехода и подолгу донимать ее толкованием своих сновидений сообразно трактату «Онейрокритика» легендарного Артемидора Далдианского из Лидии. Стремясь постичь природу своих порой тревожных снов, эта богатая матрона почти не расставалась с цилиндрическим кожаным футляром, где хранила длинные свитки египетского папируса, на которых оставил свой след личный стилос самого Артемидора. С этим бородатым толкователем снов она познакомилась, будучи ещё совсем юной, в Антиохии, куда приезжала с отцом из родного города Эмесы [19], что находился неподалеку от столицы Сирии. Наместник этой богатой римской провинции имел привычку слушать речи Артемидора на подмостках греческого театра, куда приглашали в качестве гостя и её отца Юлия Бассиана, верховного жреца богатейшего и громадного Храма Солнца – Элагабала, традиционное обличье которого состояло из златотканного с длинными рукавами хитона, до пят отделанного пурпуром и разукрашенного золотом. Голова жреца была украшена венком, покрытым роскошными драгоценными камнями. Наряд во многом походил на театральное обличье самого Артемидора.

Утренний туалет сорокалетней Юлии Домны, желающей, как и подобало Августе, выглядеть моложе своих лет, занимал всё время до полудня. Первая матрона империи возлежала на большой кушетке, вытянув красивые стройные ноги. Совсем юная служанка быстро уловила безмолвный жест императрицы и проворно, но с осторожностью, сняв золотые сандалии владычицы, принялась массировать её холеные ступни своими нежными, но сильными руками. Шелковый, почти прозрачный хитон голубого цвета с разрезанными рукавами был распахнут и нисколько не скрывал полногрудого стройного тела грациозной императрицы. Круглая шапочка-сетка из золотых шнурков не позволяла густым прядям волос рассыпаться по плечам. О склонности Юлии Домны к самолюбованию и нарядам говорило множество серебряных зеркал, расставленных по углам. Туалетные принадлежности находились на многочисленных полках в особых несессерах. Банки для румян, притираний, помад и духов, кисточки для накладывания румян и белил, ножницы для ногтей, булавки и щипцы для завивки, гребни из слоновой кости или букового дерева, длинные булавки или шпильки из серебра и золота были расставлены или разложены на золотых треножниках по всему периметру кушетки так, чтобы прислуга не толкала друг друга в ограниченном пространстве почти квадратной комнатки. Каждая из трех служанок знала своё дело и, получив едва заметный знак, приступала к магии колдовства над телом хозяйки.

Дальний путь тяготил императрицу, а скука делала дорогу особенно невыносимой. Траур обязывал воздерживаться от веселья и не приглашать к себе в повозку скоморохов, фокусников и прочих лицедеев, так как на глазах придворной знати делать это считалось бы предосудительно. Поэтому Юлия Домна, путешествуя в дорожной повозке, забавляла себя в свободное время поисками метафизических упражнений для ума, следуя римскому правилу «exerce memoriam», или, бывало, для приятного препровождения времени с интересом и любопытством внимала овладевающей искусством прорицания сестре, всегда охотно вещавшей о секретах и таинствах гадания. Императрица, как и сестра, полагала, что книга величайшего толкователя снов Артемидора воистину гениальна, поскольку вобрала в себя бесценный опыт свидетельств исполнения снов.

Однако на сей раз ее старшая сестра держала в руках вместо свитка роскошный кодекс – книгу со страницами из пергамента. По изрядно потертому кожаному переплету императрица быстро сообразила, что книга эта совсем не та, что содержала предсказания восточных пророков, которую сестра берегла как зеницу ока в своей личной библиотеке. Домна благосклонно улыбнулась и, плотно сжав узкие ладони, прикоснулась кончиками пальцев к губам:

– Слава Изиде, богине всего сущего, наконец в руках у тебя я вижу не чернильницу с книгой предсказаний и обкусанный стилос, а книгу Саллюстия – любимую книгу нашего божественного Севера.

Меза не сумела скрыть своего изумления:

– Как ты догадалась? – в ее голосе звучала досада.

В легкой улыбке Домны читалось снисхождение к наивности сестры:

– Жаль, что в последние годы нашей с мужем жизни в Британии ты совсем нас не навещала, а он так ждал твоего приезда. Император часто проводил свой день либо вдвоем с префектом претория Папинианом, либо оставался один в обнимку с этой книгой. В «Югуртинской войне» он оставил так много закладок с красными узорами на кусках папируса, что догадаться было немудрено. Я бы не удивилась, если бы Север признался мне, что на память владеет текстом этого трактата Саллюстия. Всю мудрость этой книги он мечтал передать нашим сыновьям. Едва он открывал рот, чтобы в очередной раз произнести нравоучение Гете и Антонину Бассиану, я знала, о чем пойдет разговор. Вот, родная, потрудись открыть кодекс в том месте, где длинная закладка с нитью на конце, я же могу на память произнести тебе последние слова мужа, обращенные к нашим сыновьям.

Меза не успела открыть книгу как услышала от сестры слова нумидийского царя Миципсы:

– Не войско и не казна охраняют царство, но друзья, а их не принудишь оружием и не купишь золотом… Но есть ли друг ближе, чем брат брату?.. Я оставляю вам царство – могучее, если будете править хорошо, а если плохо, то бессильное. Ибо согласием подымается и малое государство, раздором рушится и самое великое…

Домна глубоко вздохнула перед тем, как продолжить:

– Мой скорбный путь омрачен думой о сыновьях. Остается только возносить молитвы богам за наше благополучное возвращение. Жаль, что всё, о чем мечтал их отец, совсем не сбывается. Едва умер Север, и прогорел погребальный костер в Эбораке, сыновья мои разделились в смертельной вражде друг к другу. Все нужные указы и бумаги подписывал в Британии друг и советник мужа Папиниан, а братья со своей охраной порознь помчались в Рим. Думаю, они уже туда прибыли и делят богатства, сохраненные отцом, задабривая деньгами преторианцев и легионеров 2-го парфянского легиона. Неустанно молю богов, чтобы это было не так.