Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

Юлия Меза положила руки на плечи сестры, и когда императрица замолчала и подняла на нее глаза, произнесла:

– Не все он почерпнул из Евангелий. Например, того, что Иисус родился от грека Пантеры, как утверждал Цельс, там нет.

Юлия Домна в отличие от старшей сестры была абсолютно спокойной, и ее голос не дрожал от волнения.

– Ты об этом мне, помнится, уже говорила, – она ласково улыбнулась. – Значит, о Пантере он узнал из других старых иудейских манускриптов, коими полны александрийские полузабытые хранилища, и согласись, источник ровным счетом ничего не меняет.

Домна помедлила и, глядя на сестру, добавила:

– Видишь, дорогая, сколько у нас вопросов, оставленных без ответа историей, а ты призываешь меня взяться за новую книгу об Иисусе. Главное для нас заключается совсем в другом. Полагаю, что почитание древних Богов – это не столько вопрос веры, сколько уже вопрос традиций, поскольку наши древние культы олицетворяют собою единство гражданского сознания римского народа. Но христиане не желают почитать наших Богов и следовать культам божественных императоров. Они оскверняют святые места, нарушая наши законы, и театрально идут на смерть по обвинению в нарушении закона «О святотатствах», а их священники причисляют их к лику святых и объявляют их мучениками, тем самым поощряя других на подобные поступки. Значит, христианство вместе с Иисусом ведет к подрыву единства нашего общества. Если даже этого единства у нас нет до сих пор в той мере, в какой бы хотелось, то людям нужна хотя бы видимость этого единства, чтобы в границах огромной империи не чувствовать себя изолированным. Наши древние культы связывают ныне живущих с прошлым поколением, с жизнью предков. Цельс считает обязательным условием нормального существования общества включенность человека в общественную жизнь ради пользы законов и благочестия. Последователи Иисуса Христа, как правило, люди необразованные, а Цельс, как и его патрон Марк Аврелий, презирали именно необразованность. Мне же нужна книга, которую будут читать люди образованные, которые на любое заявление писателя будут задавать вопросы «как и почему», поэтому герой будущей книги должен быть реальным гражданином нашего государства, а не небожителем.

Юлия Меза усилием воли преодолела волнение и заставила себя снова сесть на табурет возле ложа, на котором все еще сидела, а не возлежала сестра. Домна заметила, что ее глаза потеряли свой утренний блеск, спина ссутулилась, и казалось, что Меза, вечно жаждущая познания и желающая спорить по любому вопросу, сейчас замкнется в себе и под разными предлогами засобирается перейти из повозки императрицы к себе. Но младшая сестра ошибалась. Меза только внешне излучала равнодушие, ее мозг интенсивно работал в поисках аргументов для продолжения дискуссии. Наконец она нервно сглотнула и неуверенно произнесла:

– Иреней…

– Кто? – переспросила Юлия Августа.

– Иреней, – сказала Меза громче и уверенней. – Ты считаешь, что он тоже недостаточно образован?

– Ты сейчас кого имеешь в виду? Только говори яснее.

– Я имею в виду Иренея из Смирны, второго епископа лугдунского. Ты должна его помнить.

– Иренея, который когда-то жил в Лугдуне? – пожала узкими обнаженными плечами Домна. – Имя и вправду как будто знакомое. Когда это было-то? – призадумалась она. – Если только тот бородатый и застенчивый с виду философ уже немолодых лет.

Она посмотрела на сестру и спросила:

– Ты-то откуда его знаешь?

– В том-то и дело, что я не знаю его вовсе и даже тогда, когда навещала тебя в этом городе после твоего брака с Севером, ты никогда о нем разговор не заводила. Про него мне много раз говорили коптские христиане, что часто наведывались ко мне в Антиохию из Александрии с разными прошениями. Они-то мне и поведали в подробностях об этом праведнике и его загадочной душе, называя его отцом церкви.

– О чем же шла речь? – поинтересовалась императрица, ворочаясь на ложе и пытаясь занять удобное положение.

– Они мне больше все про Иисуса твердили, какой он чародей был на самом деле, выдавая его за сына божьего. А я им вроде тебя поначалу все в пример приводила Дамида нашего, а потом и Аполлония из Таины не забывала помянуть, дескать, он не в пример Иисусу велик был воистину, мог даже, когда ему заблагорассудится, исчезать с глаз долой и перемещаться в пространстве, особенно, если почует для себя какую опасность.

– И что же они говорили тебе в ответ? – добрая улыбка на лице Домны располагала сестру к откровенному рассказу.

– В ответ они стали рассказывать об Иуде Искариоте, будто был такой ученик у Иисуса Христа, возможно, даже самый лучший среди всех двенадцати. Он в их общине хранителем казны был. Копты в подтверждение слов своих даровали мне книгу, написанную вроде даже самим этим Иудой. Ты знаешь еще от Цельса, что о бытии Иисуса на Земле христиане узнают из этих самых книг, написанных его малограмотными учениками.

Юлия Августа в знак согласия слегка кивнула головой.

– Так вот, копты эти, передавая мне означенную книгу в дар, предупреждали, что вторую такую трудно будут сыскать на земле, поскольку всему виной стал этот Иреней из Лугдуна.

– Если поразмыслить и представить, где копты проживают, а где Иреней много лет проповедует, то поверить мудрено. Дорога дальняя, не всякому по плечу, да и не по карману нищему иудею. Выходит, знакомец мой лугдунский влияние в секте своей имел громадное и связи в империи, ежели даже копты его слушались, – изумилась Августа.

– Не торопи меня с ответом, ты лучше послушай дальше, – сказала Меза, заметно волнуясь. – Как будто бы годов эдак пять до вступления в должность наместника этой части Галлии Септимия Севера в самом Лугдуне собор христианский прошел, и на нем верховодил всем Иреней, и приняли они совместное решение оставить всего лишь только четыре книги из всех, что ученики Иисуса написали о его житии и считать отныне их канонами.

– А куда же остальные книги повелели девать? – снова поспешила с вопросом Домна.

– Остальные в целях сохранения единства веры приказали уничтожить или лучше даже сжечь, чтобы смуты не создавать в сердцах верующих и тем самым ересь не плодить. А того, кто ослушается, обещано было отлучить от церкви.

– Скажи, ты тот манускрипт сохранила или, поди, отдала кому?

– Как же не сохранить было. До сих пор у меня в личном табуларии, что я отстроила в своем поместье в предместьях Антиохии, библиотекарь числит в списках наличия.

– Так и что же в книге той такого написано, чтобы речь о ней держать так долго. Может, тайны какие скрыты? – глаза Юлии Августы блестели любопытством.

– Со слов коптов могу только сказать, поскольку все сама разобрать не сумела сразу. Этот текст, оказалось, сперва писался на арамейском, затем его греки на свой лад перевели, а уже потом копты на своем языке изложили. Пусть и читаю я легко на всех языках семитских, да только разумею не всяко, чтобы в толк взять, поскольку изъясняются они не просто и дело вовсе не в самом языке, а в мыслях мудреных.