Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Ну-ну, рассказывай дальше, как сможешь, лишь бы складно вышло.

– Так вот, – зевнула Меза и потрясла головой, прогоняя сон, навеянный монотонным стуком колес. – Копты считают, что Иуда Искариот в своем Евангелии все как было на самом деле в жизни без прикрас и выдумки изложил. Иисус там так же, как и наш Аполлоний, был способен чудеса творить разные. И по водам хаживал, и исцелял, и оживлял, но главное, тоже где надо, исчезал на глазах и даже перевоплощался, принимая облик другой точь-в-точь, как у Апулея в книге «Золотой осел». И перемещаться в пространстве невидимым тоже мог. Они, эти священники христианские, во главе с Иренеем, посчитали тогда в Лугдуне, что грех предательства, совершенный Иудой, был столь велик, что этого алчного отступника они нарекли сразу всеми синонимами подлости человеческой. На самом же деле, как в той книге, что у меня хранится, Иуда сделал ровно то, что ему велел будущий спаситель рода человеческого, обладавший силой абсолютной власти. Я запомнила одну строку, которую повторяли копты из раза в раз. Ты только послушай, что говорит Иисус Иуде перед казнью, оставшись с ним наедине: «Ты превыше всех учеников моих. Тебе надлежит пожертвовать человеком, скрывающим меня». Заметь, что история предательства Иуды была упомянута только в тех четырех книгах, что приказал оставить Иреней. В других, как утверждают копты, об этом не было сказано вовсе. Египетские христиане убеждены, что Иисус заранее знал, что будет распят, и всем ученикам своим раздал роли. Роль Иуды была предать. Но помыслы Иуды были возвышенны оттого, что он один правильно понял Учителя и был убежден, что страдать на кресте Учитель его не будет. – Меза с облегчением в сердце снова присела на табурет.

– Выходит, история предательства Иуды, изложенная в тех канонах, что оставил Иреней, это, возможно, чистый вымысел, далекий от правды жизни. Вымысел тех, кто стоял у истоков церкви христовой. Нам с тобой это только на руку. Сама посуди, служители этой секты, скрывая от своей паствы великие чудеса, на которые сподобился Христос, и предавая огню книги прочих учеников, в угоду учению тем самым, может, даже сами того не ведая, облегчили нам работу с новой книгой об Аполлонии. Мы же все чудеса, что он творил, наоборот покажем до последнего, чтобы возвысить его значимость, и назовем мы эту книгу на манер учеников Христа «Житие Аполлония из Таины».

Домна радостно посмотрела на старшую сестру.

– Только вот что я не поняла из твоего рассказа: зачем римляне взвалили не себя грешный труд своими руками казнить Иисуса, или другой заботы у Пилата на тот момент не было?

– Как раз наоборот. Все было исполнено по закону. Законы Рима суровы, но это наши законы!

– Тогда смилуйся и вразуми непонятливую сестру свою! – снова на губах Августы заиграла шутливая улыбка.

– Так ведь Христос не просто топтал ногами босыми земли Палестины и демонстрировал приемы колдовские, творя на пути своем чудеса невиданные. Он еще и проповедовал, пока не въехал верхом на ослице в ворота Иерусалима с великой вестью к горожанам, что он и есть царь иудейский, тот самый Мессия, кто, возможно, и исполнит ветхозаветные пророчества, тот, которого так долго ждал Богом избранный народ. Ученики его тоже верили в Иисуса как в Мессию, царя нового мира, который придет к власти и все враги его падут. И в первую очередь сам великий Рим.

– Чего же не исполнил?

– Знать, не поверил ему Синедрион во главе с первосвященниками, да и главное, сам народ иудейский воспринял весть благую с сомнением. Вот и потребовал от римского префекта Понтия Пилата утвердить решение Синедриона казнить Иисуса по закону Рима на основании «оскорбления величия».

– Как же тогда сам Иисус позволил им над собою надругаться, если он и вправду был тем, за кого себя выдавал?

– О том и речь, что в книге от Иуды записано, что пожертвовали только человеком, скрывающим его. Иуда верил, что Мессия не будет страдать распятым на кресте, оттого и исполнил наказ Учителя продать его Синедриону.

– Ладно, – махнула рукой Августа в сторону сестры, – дальше не надо. Бог на то и Бог, он и не может страдать, он бессмертен. И закончим на том. Не все, видать, у этих священников христианских складно выходит, оттого столько ереси по земле гуляет. Но это их проблемы, а не наши, пусть у них и голова болит.

– Как же ты заканчивать собралась, – всполошилась Меза, – если на мой вопрос об этом самом Иренее так вовсе ничего не рассказала.

Юлия Домна широко улыбнулась, излучая добродушие.

– Ты все об этом старце, что выдавал себя за вельможного лугдунского священника и внушал мне доверие своей почтенной бородой и осанкой? Помню, голос он свой подавал только по делу.

Юлия Домна снова внимательно посмотрела на сестру.

– Я поначалу никак не могла взять в толк, зачем ты мне этого Иисуса в разговор о герое нашей книги всю дорогу навязывала. Оказывается, виной тому, скорее, были копты. Хорошо же они мозги тебе прочистили, если даже ты за Христа вступилась. Эти новоиспеченные христиане лезут сейчас всюду и целят в душу. Берегись! – Домна в шутку погрозила сестре пальцем.

– Ты бы лучше сама не отвлекалась, а то опять разговор об Иренее в сторону уведешь.

– Да, – сказала Августа, – я, пожалуй, только сейчас отчетливо вспомнила, кто он такой был. Только прошу, не забывай, что тогда, при первой нашей встрече с ним я носила в себе Гету и была вся в мыслях о первенце своем. Никаких других дум в голове не держала. Что, собственно, я могу тебе о нем сказать? – она долго собиралась с мыслями и даже опустила голову, чтобы попробовать сосредоточиться. – Умен он. Тут спору нет, – наконец выдавила из себя Августа. – Только уж очень мудрено выражался. Мысль свою упрячет так глубоко, что призадумаешься, либо я тогда была глупа, что только тряпку впору сосать, либо он сам был недосягаем до женского трезвого разумения. Слыл в Лугдуне ревнивым цензором христианских нравов. Помню, мое внимание привлекли шумные россказни местных матрон о его необычайно емкой памяти. И впрямь оказалось, он был способен подолгу декламировать известных поэтов, особенно греческих, приводя в восторг неокрепшие девичьи умы. Этим и пользовался. Его паства пополнялась не только за счет местных иудеев. Сам же Иреней, как оказалось, был вовсе и не иудей и не грек, а сириец родом из Смирны. Вот, пожалуй, и ответ, почему он так привлек мое внимание к себе, – сказала Юлия Августа, довольная тем, что сумела удовлетворить любопытство сестры. – Да, вот еще. Он спросил, знаю ли я, что означает мое прозвище Домна на арамейском. Я притворилась, что как будто бы не знаю, а он мне скажи, что «Домна» – это латинское имя, деформированный перевод с арамейского имени Марта, что означает «госпожа». Значит, и надлежит быть мне императрицей. Обещал об этом молить Бога своего.