Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Глаза как глаза, – пожала плечами Роза, разглядывая фото, и, перевернув его, воскликнула, – кстати, а здесь сзади надпись: «Ленин называл его единственным революционером в Италии».

Я не могла не улыбнуться в ответ на наивный текст, так поразивший сотрудницу антикварного салона.

– Не знаю ничего о его революционной деятельности, но то, что он был многолик и даровит – это факт. Даже Муссолини заимствовал у него диктаторский имидж и фашистское приветствие. Как все фанатики он был душевнобольным. Простите Роза, а это у вас единственная фотография?

– Да, к сожалению, – кивнула она и, как бы оправдываясь, добавила: – Может, он, лысый и низкорослый, не любил фотографироваться?

– Это был особый тип человека, – ответила я. – Он любил фотографироваться. Страшный позер, особенно любил запечатлевать себя в абсолютно обнаженном виде в чересчур откровенных позах, как женщины в порно журналах. Тогда это шокировало всех, но он именно к этому и стремился. Как это ни странно, его крошечное тело возбуждало многих известных дам. Его внимания добивались многие богемные красавицы. Одна из его любовниц, все та же Брукс, писала, что одна только мысль о его наготе питала ее творческие силы.

– А что питало его творческие силы? – спросила Роза с любопытством.

– Д’Аннунцио сам признавался, что с детства замечал за собой одну странность. Он возбуждался всякий раз, как только видел портрет Святого Себастьяна с кровоточащими ранами на ногах. Он называл это чувство «священным трепетом». Однажды в Париже в театре «Шатле» он увидел босоногую русскую диву. Ее ноги настолько его взволновали, что он понял, что наконец-то увидел ноги святого Себастьяна, которые бередили его воображение долгие годы.

– А что это за святой? Не припомню такого.

– Святого Себастьяна? – переспросила я. Его житие не имеет исторической основы. Как будто бы он был префектом претория при императоре Диоклетиане, но тайно уверовал в христианские идеалы и стал вдруг исцелять больных одним крестным знамением. Император приказал вывезти его из Рима и, приковав к дереву, пронзить стрелами. Белиберда, конечно, тем более, что Диоклетиан известен тем, что пожелал сам без принуждения покинуть свой высокий пост и уединился у себя в имении. На все последующие приглашения вернуться во власть он отвечал: «Если бы вы только видели, какая у меня уродилась капуста, вам бы и в голову не пришла подобная мысль.»

– Согласна, но почему он? – прервала меня Роза. – Мучеников, осужденных на смерть за веру предостаточно, но почему д’Аннунцио выбрал именно Себастьяна?

– Этот образ в искусстве, особенно в изобразительном, стоит особняком. Тициан, Рубенс, Караваджо, Ботичелли и так далее – все они удостоили этого мученика своим вниманием. Д‘Аннунцио, как все итальянцы, был человеком глубоко верующим и уже с детства восторгался его изображением, посещая музеи Италии. Он сам любил играть в юного мученика, привязывая себя к дереву. Как верующий, да еще извращенец он жаждал достичь для себя сильнейшего сладострастного возбуждения, а для этого хотел смешать в своем творчестве религиозный экстаз, физическую боль и телесную хрупкость. Лучшего образа для этого было просто не найти. Д’Аннунцио долго искал музу для воплощения своих идей у себя в Италии, но в 1909 году вынужден был податься в бега от своих назойливых кредиторов и оказался в Париже. Тогда знакомство с художницей Ромейн Брукс было для него спасением. Она – высокая и худая – ходила неизменно в мужском костюме, коротко постриженная, желая сделать свою сексуальность видимой другими, и будучи по сути бисексуальной, практиковала случайные связи. Брукс писала свои картины все больше в стиле «ню», была богата, неожиданно унаследовав от деда большое состояние. Все совпало. Он – с внешностью крысенка, маленький, лысый и вонючий, как ни странно именно это она искала для страстного романа. Опять же ее андрогинная внешность – то что он искал для своих творческих планов. Весь год они томились вожделением, любуясь друг другом. При том, что они не расставались, художница постоянно писала ему письма, признаваясь в том, что сходит с ума по его обнаженному телу. И только сама мысль о его наготе приводила ее в экстаз. На следующий год, когда на подмостках Парижа блистал русский балет, д’Аннунцио поддался искушению увидеть русскую диву в театре «Шатле» в «Клеопатре» и ощутил шок, когда увидел босоногую Иду. Он был подавлен и влюблен одновременно и искал случая быть ей представленным. Случай вскоре действительно подвернулся. Его возлюбленная Брукс организовала в престижной галерее «Дюран Рюэль» выставку своих картин, где в любимых серых тонах представила на суд французов свои изображения обнаженных женщин и имела немалый успех. На выставке оказалась и Ида. Она была восхищена не столько творчеством художницы, сколько ею самой, для Брукс же хрупкая и гермофродитная красота Иды была эстетическим идеалом. Ида впервые в своей жизни влюбилась и настолько потеряла голову, что предложила Ромейн бросить все, купить виллу вдали от Парижа, где они могли бы жить вдвоем, но художница запротестовала. Ей нужен был еще и д’Aннунцио. У Габриэле впервые появился шанс подобраться к телу Рубинштейн. Ему тогда исполнилось сорок семь лет, Брукс была моложе его почти на десять, а вот Иде шел только двадцать шестой год. «А почему бы и нет», – согласилась Ида. К тому же д’Аннунцио сразу очаровал ее, а его навязчивая идея написать в стихах мистерию «Мученичество Святого Себастьяна», где ей предлагалось сыграть главную роль, попала точно в цель. От его планов разило грехом, и в предвкушении очередного скандала Ида ощутила себя на седьмом небе. Д’Aннунцио тогда несколько перестарался не только в своих чувствах и близости к телу Рубинштейн, но и в творчестве, затянув свое произведение на целых пять часов. В парижском театре «Шатле», именно там, где Ида начала свою триумфальную карьеру, она повергла в шок утомленную затянутым сюжетом публику своим театральным дарованием. Если д’Aннунцио за надругательство над святым был отлучен от церкви, то еврейка Ида была в полном фаворе. Их тройственный союз длился целых четыре года, пока Ида не повстречала на своем пути свою вторую серьезную любовь. На сей раз, возможно благодаря мужским умениям д’Aннунцио, она наконец воспылала сокровенными чувствами к мужчине. Им был богатейший человек Англии, пивной магнат, лорд и меценат сэр Уолтер Гиннесс. Он был женат, но сердцем был предан только ей, и прожил вместе с ней долгих тридцать лет. Он стал смыслом ее жизни, полностью соответствуя ее представлениям о мужском достоинстве и уме.