Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Ты, Федька, впрямь как девица, – засмеялся Григорий.

– Бери его с собой, Алехан, Федя тебе ни в чем не уступит, разве что в упрямстве, – Владимир был серьёзен.

Не только братья, но и слуги Алексея Григорьевича перекрестились, поверив в скорое выздоровление графа, и посему к ночи пьяными были, несмотря на строгий запрет… Весть об излечении графа Алексея Григорьевича Орлова быстро облетела сырой Петербург. Лекарь Академии художеств Василий Ерофеевич Воронов, принятый на службу в 1765 году, наконец получил заслуженную известность. Екатерина II была очень рада выздоровлению Алексея Григорьевича. Стараясь поддерживать своего вернейшего сподвижника, она в апреле 1768 года наградила его Орденом Андрея Первозванного и пожаловала Алехану 200 тысяч рублей на покрытие расходов по лечению. Не был забыт царицей и Ерофеич. Её приказом лично Олсуфьев выдал лекарю три тысячи рублей за излечение графа, обещан был и чин титулярного советника, но позже. Иван Иванович Бецкой в этом же году тоже получил высший орден Российской империи, но совсем за другие заслуги… На прошение Алексея Григорьевича об отставке Императрица ответила следующим образом: «По усиленной прозбы вашей сим увольняю Вас до излечения болезни вашей от всякой службы, дозволяя притом вам жить внутри и вне государства, где сами заблагорассудите, в чем никто не должен вам препятствий делать по оказанию сего… При сем следует пашпорт для выезда из России, дабы не было нужды сего письма всегда показывать».

Жарким летом 1768 года дом Алексея Орлова, стоявший в Адмиралтейской части на набережной Невы, больше напоминал муравейник, чем благородный постой знатного вельможи. Суетились все, от дворецкого с камердинером до лакея с сенными девками, поварами и конюхами.

– Алешка, – обратился к брату Фёдор, – чего это Шереметев к тебе зачастил, и сегодня, гляжу, приезжал? Видать, вы коротко сошлись?

– Приятель он мой, Дунайка, выразил респектование своё. Печется всё о моем здоровье, напутствует меня всяческими советами. Сам мается похожими нехорошими недугами. Не советует мне пить даже хорошо сваренное пиво, лучше говорит, пей вино испанское или итальянское. Вот передал мне рецепт настойки Ерофеича, чтоб я не забывал лекаря доморощенного даже в Италии далекой.

Фёдор взял протянутый братом лист бумаги. Разборчивым почерком были выделены по пунктам те болезни, от которых хороша была настойка. Беглый взгляд Фёдора остановился только на нужных пунктах: Почечуй (геморрой) растворяет; камень раздробляет, в песок производит и вон выгоняет; похмелье облегчает; кручину искореняет, сон наводит… Рецепт состоял из 15 пунктов:

Златотысячнику 3 пучка

Дойной

Зверобою

Буковиц

Почечуйного

Полыни

Мяты (травы с 2 по 7 по две горсти)

Шалфею

Пончишиннику

Чернобыльнику

Укроповой

Анисы

Зорного огородника

Полевой зори коренья

Можжевеловой

– Хороша выдумка, – сказал Фёдор и, сложив вчетверо листок, сунул его себе в карман, – так будет сохранней, – сказал он и снова обратился к старшему брату: – А почто ты всё про Италию разговоры заводишь? Никак, мы и туда заглянем?

– Почём знать, Дунайка?

– Небось не всё ты мне рассказываешь, али план у тебя какой созрел?

– Замысел свой имею, братка. Расскажу тебе опосля, дорога наша долгой будет.

– Сумлеваюсь я, Алешка, что лечиться ты намерен, и все наши предуготовления всего лишь сень. Неспроста ты наведываешься каждый раз к императрице.

– А два дела разом мне мудрено? Ты лучше, как на духу, сам сказывай, о чем всё с Матушкой шептался прошлым месяцем.

– Тут никакого секрета от тебя нет. Императрице деньги на турецкую войну надобны уже немедля. В казне пусто. Говорит мне: «Федор Григорьевич, похлопочи!» Поручила у Прокофия Демидова достать миллиона четыре рублёв.

– Ого, хватила! Да разве ж он даст?

– Мне дал.

– Иди ты! – Алехан схватил брата за плечо. – А сама, значит, не хочет обратиться к Прокофию Акинфеевичу?

– Спроси об этом у Демидова сама императрица, поди, отказал бы и нашел бы причины, клянусь. Он норовистый, у него правило: «Ни гроша тому, кто может посечь меня». Меня ссудил беспроцентно. Сам недостающие полтора миллиона взял в долг у знакомого купца, но мне не отказал!

– Не верю! Сам в добрых отношениях с Демидовым, но не верю.

– Правда, с меня он слово взял, что ежели не верну ему всю сумму в день, час и минуту, как условились, то денег моих он не примет. «Созову тогда, – говорит, – всех приятелей и твоих, и моих, и отвешу тебе три оплеухи за то, что слова не сдержал. Не хочешь, так Бог с тобой», – говорит.

– Нынче всяк под себя гребет. Опасайся маху дать, Федька. Так ты дал ему слово? – Алехан бросил недоверчивый взгляд на брата.

– Сам-то я не сразу согласился, это Императрица меня молила взять!

– Вот и меня Императрица просила пока никому о моем плане не балабонить, понял?!

– Да я уже давнёхонько вразумил, Алехан, ты меня не проманишь! Верно, наступает наш черёд. Вспомни, как пять лет назад мы посылали в турецкие владения к спартанскому народу двух греков. Следом, через два года, один из них вернулся и заверил нас в правоте нашей. С нами еще и Гришка был, али запамятовал?

– Ну, дальше давай, – Алексей кивнул, и на его лице заиграла снисходительная улыбка.

– Вот, и заверил нас, что ежели Россия поможет, то спартанцы готовы подняться против турок. Он тогда ещё сказывал, что всех христианских подданных Порты готовы поднять под совместный бунт. А этот, как его, ну, болгарин, агитатор-лазутчик.

– Каразин? Подполковник Назар Каразин!

– Кажись. Он тоже дунайским княжеством прошелся, и он того же разумения.

– Да ты подумай, Дунайка, чтобы поднять людей в Морее, Албании, на островах Архипелага, сколько нужно агитаторов, оружия, денег? Сила!

– Ну, ты же сам императрицу убеждал, что ежели русский флот появится у берегов османских, поможет оружием, то мы такой пожар раздуем!

– Ну, и что мне императрица на то сказывала?

– Сказывала, что не в меру дерзкий проект, хотя и призналась тогда, что давно имеет желание свое видеть Константинополь христианским, когда время настанет.

– Так, может, время уже пришло? Как думаешь?

– Эх, Алехан, неужто ты, черт со шрамом, сумел сманить матушку нашу на эту авантюру? Ну, сказывай теперича, нет мочи ждать!

– Припоминаешь, Дунайка, – Алехан улыбнулся и взял брата за широченные плечи, – английского посла у матушки во дворце по имени Бэкингемшир? Он поди, тогда отродясь не видывал таких богатырей, как ты, сулил тебе большое будущее и высокие чины. Из всех нас пятерых он тебя больше всех матушке выделял. Говорил, что ты гордость и украшение нашей семьи. Как мне припоминается, он аж к себе в Англию отписал, что любая странствующая дама, если бы взялась описывать тебя, то непременно отметила бы в тебе черты Аполлона Бельведерского с мускулами Геркулеса Фарнезского.