Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Анна была неглупой и далеко не транжирой. Наоборот, она сразу проявила большую самостоятельность и благоразумие. Подарками не бросалась, пожалуй, только генералу Милорадовичу за его смелые действия по задержке французского авангарда генерала Мюрата при битве за Москву в 1812 году она подарила отцовскую шпагу, осыпанную бриллиантами – подарок Екатерины II. Анна стала очень влиятельной персоной при дворе Александра I. Когда в 1816 году он впервые после выдворения французов приехал в Москву, Анна устроила у себя в особняке на Большой Калужской такой фейерверк, что привела императора в полный восторг. Сама она блистала весь праздник. Вскоре после этого Анна была пожалована в камер-фрейлины, но вместе с тем она стала и фанатичной поклонницей и «духовной дочерью» архимандрита Фотия. Под влиянием Фотия она жертвовала огромные деньги на монастыри и церкви, всячески способствовала выдвижению самого Фотия и росту его влияния при дворе. В общем, к концу своей жизни Анна почти полностью растратила на него своё состояние. Правда, осталось после смерти Анны Алексеевны всё равно очень много. По её завещанию крупные пожертвования были принесены 340 православным монастырям. Это произвело на русское общество сильное впечатление. Только московского Донского монастыря в реестре пожертвований не было, сейчас не помню, почему.

– Что за личность была этот Фотий?

– В миру его фамилия была Спасский, он был церковным мракобесом. Считал себя орудием Провидения при дворе, обличал Силы Зла, полагал, что он Спаситель Церкви и Отечества. Постоянно подавал царю «хартии», описывая свои бредовые предчувствия и видения. Будучи пожизненным настоятелем Юрьева монастыря в Новгороде, он внушил Анне Алексеевне, что она должна быть захоронена в этом монастыре вместе со своим отцом, который тогда покоился в Отраде под Москвой. Анна сумела совершить невозможное – она добилась от Святейшего Синода согласия на перезахоронение отца и двух его ближайших братьев, Григория и Федора, получив при этом согласие государя-императора в 1832 году. Однако новый царь Николай I проявил благоразумие и сразу же отлучил Фотия от двора. Наш поэт Пушкин в своих бесцензурных стихах «Разговор Фотия с Орловой» воспел их особые отношения, я со школьной скамьи выучил его запретное четверостишие, жаль, что Пушкин не перевел его на французский:

Клер, разумеется, ничего не поняла, но в её глазах появилась хитринка:

– А ещё что-нибудь ваш великий Пушкин написал об Орловых?

– Про Анну вроде ничего, он про сына Фёдора Орлова писал, но это к делу не относится.

– Ну-у-у-у! – затянула Клер, – пожалуйста!

– У сына Федора Орлова, Михаила, я тебе уже о нем рассказывал, помнишь – генерал, подписывал капитуляцию Парижа, была любовница – знаменитая петербургская балерина Истомина. Её длительное время домогался и сам Пушкин, но так и не сумел добиться ее расположения. В общем, «наше всё» отомстил и конкуренту, и танцовщице своим знаменитым искрометным стихом, где намекает на то, что у Михаила был очень маленький… ну ты понимаешь.

Клер зарделась, отвела глаза и расхохоталась.

– Прочти, – смущенно сказала она.

– А смысл? Ты же ничего по-русски не понимаешь!

– А мне нравится, как ты это весело декламируешь!

– Тогда слушай.

Клер деликатно хихикнула, уловив в движениях моих рук намек на фривольность:

– А откуда Пушкин знал, что у Орлова такая физиологическая особенность?

– Наверное, ему об этом рассказала жена Орлова Екатерина, в девичестве Раевская. Красивая, умная, она была любовницей Пушкина, который вёл список женщин, с которыми имел близость, называя его «Донжуанский список». Раевская, кстати, числилась в этом списке под именем «Екатерина III-я»!

– И где ты всего этого начитался, опять у французов с поляками? – засмеялась Клер.

Я лишь пожал плечами, не оценив ее едкой насмешки.

– Поляки, а тем более французы здесь ни при чем. Это точно! Пушкин не в пример остальным их любил. Другое дело Екатерина. Как писал Пушкин, она и умерла, «садясь на судно», которое было изготовлено из польского трона.

– Зачем этой Анне понадобилось перезахоронение своих родственников и отца?

– Во-первых, благодаря этому Фотий вытянул из Анны огромные деньги и подарки. Во-вторых, ходили упорные слухи, что Анна замаливала грехи отца и братьев его. Факты говорят за то, что у неё всё-таки был доступ к секретным документам. Не исключено также, что её ознакомили с перепиской отца и Екатерины по поводу захвата самозванки, а также с письмами отца из Ропши. Послушай, Клер, Анна жертвовала на церковь огромные деньги, но и про своих родственников тоже не забывала. К примеру, есть один странный факт в жизни Анны Орловой. После смерти отца в некоторых документах мелькает фамилия никому не известного Казакова, который был для Анны близким человеком и даже считался её «воспитанником». Она купила ему 3500 душ крестьян, подарила половину знаменитого конезавода отца, за миллион рублей построила помещение для лошадей, и ещё дала 450 тысяч рублей наличными. Казаков был полковником, а каково было его происхождение – история опять умалчивает.

– Давай вернемся всё же к Алехану, коль скоро мы смотрим на его памятник. Ты говоришь, что француз Кастера написал «роман», и слово «Тараканова» пошло гулять по Европе.

– Я бы сказал, пошло гулять по Европе впервые! До него её называли как угодно, но только не Тараканова, а уж в самой России эта фамилия закрепилась за ней только с 1859 года!

– Но я понимаю, что в 1797 году Алехан был жив, ты ещё сказал, что он именно в это время жил в изгнании. Так? Даже не один, а со своим сыном Александром!

– Совершенно верно!

– Тогда он наверняка читал этот «роман». Хотя как, если он не знал французского? – с сомнением в голосе сказала Клер.

– Уверен, что читал, потому что роман был сразу издан и на немецком языке, а Алехан в то время жил в Вене.

– Так отчего же Алехан не опроверг высказывания Кастера? При его-то возможностях!

– Если бы Алехан попробовал оправдаться, то, пожалуй, всю оставшуюся жизнь только бы и занимался тем, что затыкал злые рты, особенно французских «романистов». Конечно, оставь он после себя «Записки», как это сделала императрица Екатерина, белых пятен в российской истории XVIII века поубавилось бы, но мемуары Алехана не заботили. В России в середине XIX века стали печатать свои «Записки» многие знатные вельможи того времени. Например, графиня Блудова, знакомая с Орловой-Чесменской, в своих «Записках» отмечала, что Анна, занимаясь благотворительностью, просто замаливала грех отца. В 1859 году неожиданно в журнале «Русская беседа» появилось сочинение «Судьба принцессы Таракановой». Издатель, касательно авторства, заметил, что это была рукопись, оставленная в России одним трудолюбивым изыскателем в 20-х годах XIX века. Потом уже историкам стало известно, что «трудолюбивым изыскателем» был сам граф Блудов, который был лично приглашен императором Николаем I специально для разбора секретных документов. Блудов, приступив в ноябре 1826 года к исследованию писем Алехана по делу лже-дочери Елизаветы, мог по-своему трактовать прошедшие события. Если предположить, что Блудов намеренно не упомянул и много иных документов, то такое жизнеописание могло сильно ударить по самолюбию дочери Алехана и представить её отца в неприглядном свете. Хотя, к примеру, Шереметев писал, что именно Фотий вселил в сердце Анны убеждение в греховности самых близких для неё людей – отца и дяди. Алехан всегда был честен и прям, за что Екатерина ему даже делала порой замечания, к тому же тайну он умел хранить, как никто другой. Что же касается его как «адмирала» и «присвоенной» им победы, то я думаю, что эта надпись на табличке памятника имеет какую-то историческую подоплеку. Сам Алехан никогда не претендовал на роль морехода и флотоводца – даже на его могиле под Москвой бронзовая доска содержит полный список его званий и заслуг, но звания адмирала там нет. И даже Екатерина, понимая, сколько после Чесменской победы на него обрушилось разных проклятий со стороны иноземных завистников и особенно русских офицеров, в качестве оправдания объяснила в письме адмиралу Сенявину, почему Орлов был вынужден поднять на «Трех Иерархах» свой кайзерфлаг и принять главнокомандование над объединенной русской эскадрой. Наш российский академик Тарле по этому поводу написал прекрасную научную работу, но и его авторитет не подействовал на русское морское офицерство. Все, кто умел держать перо в руке, написали о величии своих адмиралов: русские о Спиридове, англичане об Эльфинстоне и Грейге, французы – о глупости и неумелости турок, и, к сожалению, все они едины в намеренной недооценке роли Алехана в экспедиции, поскольку уж очень колоритен был этот русский, наводивший страх на всю Европу во всех делах своих.