Рафаэлло Джованьоли - Библиотека мировой литературы для детей, том 36

Все работали с величайшим усердием, вполне сознавая всю опасность положения. На площадке, где одновременно работали тысяча двести воинов, царили порядок и тишина. Лишь изредка раздавались вполголоса просьбы о помощи или совете: все старались как можно лучше выполнить общее дело.

За два часа до захода солнца лестница длиною почти в девятьсот футов была наконец готова. Тогда Спартак приказал четырем гладиаторам развернуть ее: он хотел сам осмотреть каждое звено лестницы, проверить прочность и правильность соединения.

По мере того как Спартак просматривал и ощупывал одно за другим все звенья лестницы, четыре гладиатора сматывали ее.

Когда наступили сумерки, Спартак приказал лагерю сняться, соблюдая полную тишину; каждый полуманипул должен был связать вместе всё свое оружие, потому что людей во время предстоящего спуска нельзя было обременять никакой лишней тяжестью. Затем, приказав скрутить из полос различных тканей прочную веревку, Спартак прикрепил к одному концу ее связку оружия первого полуманипула и велел спустить ее в пропасть после того, как все воины этого полуманипула достигнут дна ущелья.

К нижнему концу лестницы Спартак приказал прикрепить два огромных камня и спустить потихоньку лестницу вдоль отвесных обрывов, являвшихся стенами пропасти. Фракиец разумно рассудил, что такой мерой предосторожности он добьется двух вещей, одинаково важных для того, чтобы этот бесконечно трудный спуск закончился удачно. Во-первых, вес двух больших камней был больше, чем вес любого атлета, и, если бы лестница, к которой привязали эти камни, дошла без разрывов до дна пропасти, это гарантировало бы благополучный спуск людей. Во- вторых, камни должны были прочно держать лестницу на дне бездны и ослабить опасное колебание, неизбежное вследствие гибкости хрупкого и легкого сооружения, которое под тяжестью людей стало бы качаться.

Когда все было сделано и тьма вокруг горы стала сгущаться, Эномай первым начал готовиться к опасному спуску.

Гигант-германец ухватился руками за верхушку скалы, к которой был прочно привязан один конец лестницы; он был немного бледен: этот спуск был таким родом опасности, которой ему еще никогда не приходилось подвергаться. Против бездонной скалистой пропасти ничего не могли сделать ни сила рук, ни неукротимая энергия духа. Мужественный великан пошутил при этом:

— Клянусь всеведением и всемогуществом Вотана, я думаю, что даже Геллия, самая легкая из валькирий, не чувствовала бы себя в полной безопасности при этаком необыкновенном спуске!

Пока он произносил эти слова, его гигантская фигура постепенно скрывалась за скалами, окружавшими пропасть; вскоре исчезла и его голова. Спартак, согнувшись, следил за ним, и при каждом колебании, при каждом покачивании лестницы по всему его телу пробегала дрожь.

Он был очень бледен; казалось, что всем своим существом он прикован к этой хрупкой, подвижной лестнице.

Гладиаторы столпились у края площадки, точно их притягивала мрачная бездна. Те, что стояли позади, поднимались на носки и смотрели на скалу, к которой была привязана лестница; все стояли неподвижно и безмолвно, и в ночной тишине слышалось лишь тяжелое дыхание тысячи двухсот человек, чья жизнь и судьба в этот миг зависели от непрочного сооружения из ивовых прутьев.

Сильное, размеренное колыхание и вздрагивание лестницы отмечало все увеличивающееся число ступеней, преодолеваемых Эномаем, и гладиаторы в тревоге считали их.

Волнообразное колебание лестницы длилось не больше трех минут, но гладиаторам эти три минуты показались тремя веками.

Наконец колебание прекратилось, и тогда на площадке тысяча людей, движимых единым порывом, единой мыслью, повернулись в сторону пропасти и напрягли слух, — неописуемые чувства отражались на их лицах.

Прошло несколько мгновений; у тысячи гладиаторов замерло в груди дыхание, и вдруг послышался глухой голос — сперва он казался неясным, далеким, но, постепенно усиливаясь, становился звонким, как будто бы человек, которому он принадлежал, быстро приближался. Он кричал:

— Слушай!.. Слушай!..

Из тысячи грудей вырвался мощный, как завывание бури, вздох облегчения, ибо донесшийся до них крик был условным сигналом: Эномай благополучно спустился на дно пропасти.

Тогда гладиаторы с лихорадочной поспешностью начали один за другим спускаться по удивительной лестнице, которая — теперь это всем было ясно — спасала их от смерти и возвращала к жизни, вела от позорного поражения к славной победе.

Спуск длился целых тридцать шесть часов, и лишь на рассвете второго дня все оказались внизу, на равнине. На горе остался только Борторикс; он спустил вниз оружие последнего манипула и связки с косами, топорами, трезубцами, которые Спартак приказал взять с собой и хранить: ими можно было временно вооружать товарищей, присоединявшихся к восставшим. Наконец спустился и Борторикс.

Невозможно описать, как велика была благодарность гладиаторов и как бурно изъявляли они свою любовь и преданность Спартаку, чьей мудрой догадливости они были обязаны жизнью.

Но Спартак просил всех соблюдать тишину и каждому манипулу велел укрыться в окружающих ущельях и скалах и ждать там наступления ночи.

Бесконечно долгими показались эти часы нетерпеливым бойцам; но вот солнце склонилось к западу, и, едва лишь стали меркнуть лазурные краски небосвода, две когорты гладиаторов вышли из своих укромных убежищ, построились и, двигаясь с величайшими предосторожностями, молча направились — одна, под начальством Эномая, к морскому берегу, другая, под командой Спартака, по направлению к Ноле.

Расстояние, которое должны были пройти обе когорты гладиаторов, было примерно одинаковым, и они оба зашли в тыл двух римских лагерей почти одновременно — за час до полуночи.

Подойдя совсем близко к лагерю Мессалы Нигера, Спартак приказал своей когорте остановиться и, соблюдая осторожность, один направился к валу римского лагеря.

— Кто идет? — окликнул часовой, которому послышался шум в соседнем винограднике, откуда пробирался к лагерю Спартак.

Фракиец остановился и замер. Кругом царила тишина; часовой римского лагеря напрягал слух, но все как будто было спокойно.

Вскоре Спартак услышал звук мерных шагов патруля, совершавшего вместе с деканом обход часовых. Услышав оклик «кто идет», патруль поспешил к часовому, чтобы узнать, что происходит.

Была уже глубокая ночь, и стояла такая тишина, что фракиец мог расслышать следующий разговор, хотя он и велся вполголоса.