Лнонид Ицелев - Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

Но, как понимать эти стихи, я не знал.

— Я намекала на то, что хочу избежать тирании любви. Эта рабская страсть подавляет волю и уважение к себе, отнимает время, лишает сил, необходимых для борьбы за гуманистические идеалы, и сужает кругозор. А я хочу оставаться самой собой, продолжать рисовать картины и участвовать в выставках. Только творческий труд, а не любовь может доставить женщине истинное удовлетворение.

— Но без твоей любви я погибну!

— О нет. Ты ещё молод. Тебе только двадцать два года. Вся жизнь у тебя впереди. Не забывай, что я старше тебя на семнадцать лет. Нас разделяет не только возраст. Мы люди разного круга. Ты фельетонист бульварной газеты, а я художница-маринистка.

— Как ты жестока, как ты жестока, — еле слышно прошептал Андрей. Его дышащее молодостью лицо стало мертвенно-бледным, губы дрожали. Он встал, рванул дверь купе и, не оборачиваясь, произнёс: — Прощай! Ты меня больше не увидишь!

Наташа схватила его за руку.

— Я пошутила. — В её голосе впервые послышалось волнение. — Я предлагаю тебе «любовь-товарищество» — любовь без взрывов страстей, без сцен и истерик. Мы будем наслаждаться общностью наших взглядов и тел ровно столько времени, сколько Бог отвёл тете Брунгильде, а потом вернёмся в Россию, каждый к своей жизни. Если ты захочешь меня видеть, я всегда буду тебе рада, но тогда наши отношения превратятся из любви-товарищества в обычную дружбу. Ты согласен?

Андрей молча смотрел на Наташу, и биение его сердца заглушало стук колёс поезда.

Он встал, желая что-то сказать, но тут же упал перед ней и обнял её колени.

Повернув голову к окну, Наташа гладила его затылок, радуясь тому, что в предрассветных декабрьских сумерках Андрей не видел её слёз и, наверное, поверил, что у неё хватит сил оставаться самой собой».

Гости зааплодировали. Началась бурная дискуссия. Мария Ивановна Страхова похвалила слог, но несколько усомнилась в правильности поставленной проблемы. Лёля Стасова защищала Шурину постановку вопроса, но нашла манеру письма излишне эмоциональной. Соня Драгомирова сказала, что идею повествования она так и не поняла, но что, слушая рассказ, она всё время плакала. В общем, все сошлись, что рассказ будет иметь большой успех у публики, особенно среди студентов.

Рассказ было решено отправить известному писателю Короленко, редактору журнала «Русское богатство». Среди прогрессивной молодёжи он считался лучшим знатоком беллетристики. Через десять дней Шура получила ответ:

«Милостивая государыня Александра Михайловна, прошу простить, что задержал ответ несколько дольше (как обещал). Мне хотелось, чтобы Вашу новеллу прочитал ещё Н. К. Михайловский. Теперь — вот наше общее мнение. Рассказ задуман очень хорошо; к сожалению, исполнен же несколько сухо и кое-где грубовато. Между тем самая тема требует очень тонкой обработки. Кое-что сгладить нетрудно, но этого мало. Нужна бы ещё авторская работа. Во всяком случае, этот рассказ возбуждает интерес к другим Вашим работам. Если бы Вы пожелали принести что-нибудь, то я бываю почти каждый день в редакции (от 1 до 3), а по пятницам — обязательно.

С совершенным уважением, готовый к услугам

Вл. Короленко

17 октября 1897 г.»

Это был тяжёлый удар. Шура впала в отчаяние.

— Я больше не буду писать, — объявила она.

Но Владимир принял поражение жены почти со смехом.

— Это всё потому, что ты избрала героиней увядающую даму. Если бы ты взяла красивую молодую девушку, рассказ был бы интереснее. А ты навязываешь молодому человеку, едущему за границу, замужнюю женщину с детьми. Я думаю, что Короленко не понравилась именно твоя героиня. Старички любят хорошеньких молодых девушек.

Шутки мужа Шуру глубоко обижали и сердили.

Марсианин, прочитав письмо Короленко, задумался и сказал:

— Короленко вовсе не пишет, что у вас нет литературного таланта. Ему не нравится сама тема. Рассказ направлен против основных принципов буржуазной морали. Короленко как один из редакторов большого журнала боится, что, если такую повесть напечатают, журнал могут конфисковать.

Шура облегчённо вздохнула и ласково ему улыбнулась.

Какой у него логический ум! Вот он-то настоящий друг.

С тех пор Марсианин стал бывать у них в доме чаще прежнего.

— Почему бы вам не написать брошюру, — сказал он как-то Шуре, — о том, что вы нам часто доказываете, — о влиянии обстановки на характер ребёнка. Теперь очень в моде вопросы воспитания.

Идея Шуре понравилась. Александр стал приносить ей книги Песталоцци, Ушинского, Пирогова. Вместе они ходили на лекции профессора Лесгафта. Работая над статьёй, Шура пользовалась мыслями Добролюбова, чтобы доказать ошибочность школы идеалистов, признающих врождённые свойства человека.

В детской горит ночник. Шура сидит у кроватки сына, который тяжело заболел. Его мягкое тельце горит и пышет жаром. Щёчки воспалены, пересохший ротик жадно ловит воздух, головка беспокойно мечется по подушке. Шура готова всё отдать, лишь бы прекратить эти страдания. Прижавшись лицом к его горячему тельцу, она страстно и напряжённо желает, чтобы его болезнь перешла к ней. Она упрекает себя, что не усмотрела за ним. Няня Анна Петровна уехала навестить свою мать, и Шура не заметила начала простуды, которая грозит перейти в воспаление лёгких. А всё из-за того, что она увлеклась статьёй о воспитании и забыла надеть на сына тёплую кофточку.

После лекарства Мише стало лучше. Дышит он легче, свободнее. Она целует его маленькие ручки и облегчённо вздыхает.

Здесь же в комнате сидит Марсианин. Узнав о болезни ребёнка, он приехал помочь жене друга, уехавшего в командировку.

Наконец Миша заснул спокойным сном. Теперь можно вернуться к обсуждению рукописи только что законченной статьи.

Шурин манускрипт Марсианин сам переписал набело своим красивым круглым почерком. Наиболее понравившиеся ему места он осторожно отметил на полях тоненьким карандашом и теперь шёпотом, чтобы не разбудить ребёнка, зачитывает их:

— «Усвоение впечатлений совершается в мозгу, мозг же у людей неодинаков».

«Для развития сильного, стройного ума нужно многое самому узнать и передумать, для образования же цельного характера нужно многое самому пережить и перечувствовать».

«Для желания нужно, чтобы предмет произвёл сначала впечатление на наш мозг, потому что нельзя же желать того, о чём не имеешь никакого представления».

«Ребёнок, обжёгшийся на огне, уже, вероятно, не потянется к нему снова». Шура, от вашей статьи веет библейской мудростью! — восклицает Марсианин.

— Тише, — шепчет Шура, умилённая его похвалой. — Вы разбудите ребёнка.