Лнонид Ицелев - Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

— Полгода.

— Заходите ко мне в гости, — неожиданно предложил он. — Расскажете о России. Вот моя визитка.

Александра взглянула на карточку и обомлела. «Georges Plechanoff», — было выведено там готическим шрифтом.

Плеханов вернул газеты библиотекарю, улыбнувшись, помахал Александре панамой, а она всё стояла в каком-то оцепенении, не веря себе. Как! Неужели Плеханов?

Она готова была тотчас же бежать к нему. Те несколько дней, которые необходимо было выждать, прежде чем нанести визит, показались ей вечностью.

Но вот она у дверей его квартиры. Её встретила жена Плеханова Розалия Марковна, маленькая, живая, словоохотливая женщина. Встретила её, как старая знакомая. Плеханов ещё не вышел к гостье из своего кабинета, а Александра уже почувствовала себя в его доме легко. Обстановка ничем не отличалась от домашнего быта средних русских интеллигентов. Книги, видно, не помещались в кабинете хозяина — полками были заставлены стены в коридоре, в небольшой гостиной с мягкой мебелью, в столовой с большим столом, рассчитанным на многолюдные застольные беседы частых гостей.

Георгий Валентинович вышел почти тотчас. Он стал расспрашивать о настроениях молодёжи в России, о деятельности рабочих кружков и, казалось, слушал не только ушами, но и глазами.

В семейном архиве Коллонтай сохранилась фотография, запечатлевшая её и Плеханова в год их знакомства. Они сняты на фоне Женевского озера. На Александре длинное клетчатое платье, на плечах лёгкая газовая косынка. Из-под шляпы с широкой тульёй выбивается копна каштановых колос. Удивительно миловидная двадцатидевятилетняя женщина, полный достоинства и спокойствия взгляд. Георгию Валентиновичу в 1901 году исполнилось сорок пять лет. По-мужски он очень красив: матовая кожа, узкое, чуть удлинённое лицо с высоким лбом, обрамленное от самых висков тоненькой ниточкой тёмной бородки, переходящей в короткий клинышек; опущенные книзу и постепенно утончающиеся усы и тяжёлые тёмные брови над внимательно смотрящими на мир умными глазами в глубоких глазницах.

Крупнейшего теоретика марксизма и молодую женщину, только что вступившую на тернистый путь революции, разделяло шестнадцать лет. Но их связывала принадлежность в прошлом к правящему классу, с которым они оба навсегда порвали, и стремление отдать свою жизнь делу освобождения класса эксплуатируемых.

Коллонтай стала верной и талантливой ученицей Плеханова. Живые, острые дискуссии с ним совсем не походили на сухие коллоквиумы профессора Геркнера. Александра чувствовала, что и Георгию Валентиновичу интересно с ней. Он никогда не жалел для неё своего времени. Проблемы марксизма и социалистического движения они обсуждали и в его кабинете, и в кафе на берегу Женевского озера, но чаще всего во время прогулок в горы к призрачно близким, манящим Валисским Альпам, сверкавшим в лучах заходящего солнца белоснежными пиками.

Александра понимала, что Плеханов нуждался в ней для своей работы. Ему не хватало человека, с кем можно было бы часами говорить на абстрактные темы, обсуждать план, намечать тезисы. Розалия Марковна была далека от этих проблем. Александру она порой даже раздражала своим мещанством. Розалия любила рассказывать ей подробности интимной жизни с Георгием Валентиновичем, долженствующие убедить в его влюблённости в свою супругу.

Интимности всегда коробили Александру. Она обрывала их. В ней подымалось странно гадливое чувство не только к Розалии Марковне, но и к самому Плеханову. Образ законного супруга заслонял лицо мыслителя. И временно, пока не сглаживалось впечатление от рассказов Розалии, Александра сторонилась Георгия Валентиновича.

Но все эти мелкие уколы жизни были пустяками. Их быстро залечивала та просветлённая радость, какую рождала растущая близость. Эта близость окрыляла в работе, помогала бороться за своё место в жизни. Эта близость освещала одинокие часы в комнате холостой женщины.

Потом налетела страсть. Внезапно, неожиданно. Александра растерялась. Она верила в свою мудрость, смеялась, что её больше не поймать в сети любовных драм. Она не хочет любви, только дружбы, только понимания и работы — совместной, общей, большой, ответственной...

Но судьба задумала иначе.

Они ехали в поезде, в переполненном вагоне третьего класса. Ехали в Брюссель на съезд РСДРП. В вагоне было тесно. Пришлось сидеть плотно прижавшись. Плеханов окидывал Александру непривычно внимательным взглядом. И этот мужской взгляд из-за золотых очков смущал её.

Смущала Александру и дрожь его руки, когда он касался её, как будто случайно. Его волнение заражало. Разговор оборвался. Говорили лишь глаза, искавшие и избегавшие друг друга. Александра чувствовала, что между ними проходит тот сладкий ток, который зовёт и мучает.

В Базеле была пересадка. В ожидании брюссельского поезда целый час бродили по парку. Пахнуло вечерней прохладой. Оба жадно пили свежесть рейнского воздуха и, будто пробуждённые от прекрасно-жуткого сна, вздыхали облегчённо.

Говорили о безразличных пустяках. И чувствовали себя легко, просто.

В вагон не хотелось.

Но когда вернулись в купе, снова началось колдовство.

Снова надо было сидеть, тесно прижавшись друг к другу. Георгий Валентинович нашёл руку Александры. Она не отнимала.

Прерывающимся голосом, сбивчиво, нелогично, он говорил ей о ревности жены, но выходило, что говорит он о своей любви к Александре. Розалию Марковну он всегда только жалел. И женился из жалости. И жил возле неё всегда чужой и замкнутый. Один. Со своими мыслями, стремлениями. Пришла Александра, и всё стало по-иному. Светло, радостно, неодиноко... Она нашла ключ к его душе... И теперь она, Александра, ему необходима. Его любовь прошла все ступени радости и боли. Он любил долго, не смея верить в её взаимность. Любил с мукой и нежностью.

Александра ошеломлена. Как будто обрадована. И вместе с тем ей как-то неловко, даже немного жутко. В этом преображённом лице влюблённого мужчины она не узнает милого, знакомого облика мыслителя.

Этот чужой, новый Плеханов наклоняется всё ближе, ищет её глаз... Он говорит, что не может представить себе жизнь без неё. И всё же он никогда не бросит Розалию Марковну. Вот где вся драма!

— Как же нам быть, Александра Михайловна? Шура!

Он уже мучается, и эта мука рождает в ней нежность, заливает душу.

— Как быть? Да разве мне что-нибудь надо?.. Разве не счастье быть вашим, твоим другом? Да это такое счастье, такое счастье...

— Милая... — Он забывает, что кругом люди, что на них смотрят. Он обнимает её, целует в висок. — Так хорошо с тобой. Так хорошо.

Губы её улыбаются, а на глазах слёзы.

— Это от счастья! — объясняет она.

В Брюсселе из вагона оба выходят будто пьяные.