Игорь Лощилов - Свержение ига

Через некоторое время новгородский архиепископ был отправлен в Москву, лишён сана и заключён в Чудов монастырь. Положительным следствием его бесславия явилось прекращение смертных казней. Теперь в городе слышался только свист кнутов да прощальные крики людей, определённых для вывоза в «низовскую» землю, куда так не хотели ездить добром новгородцы.

Сотня отрубленных голов, несколько сотен преданных торговой казни, несколько тысяч лишённых родовых вотчин и высланных за пределы новгородской земли — таким вышел итог расправы московского государя над новгородскими отступниками. Увы, надеждам Феофила не суждено было сбыться: его дети оказались слабее отца, и ветвь милосердия всё более отступала под натиском жестокости. Через девяносто лет внук Ивана III подверг Новгород новой опале, на этот раз число казнённых достигло почти трёх тысяч. А что потом делали его внуки!..

Занятый новгородскими делами, великий князь воспринял весть о своеволии псковичей на редкость спокойно. Уточнённые к этому времени сведения подтверждали наличие у магистра многочисленного войска. Понятно, что разойтись оно с пустыми руками не хотело, и поэтому военное столкновение рано или поздно должно произойти. Переговоры и уступчивость соседей могли лишь отсрочить его — и то, видимо, ненадолго: кормить и содержать многие тысячи бездельников накладно для любой казны. Неизбежное теперь вторжение ливонцев может, по крайней мере, остеречь короля от решительных действий, ибо в противном случае ему грозит столкновение на чужой земле с войском враждующей державы. Великий князь распорядился о немедленной отсылке псковичам всей пушечной наличности, но с более крупной помощью пока повременил, решив посмотреть на действия магистра.

Сейчас его более беспокоила угроза со стороны братьев. Найденные бумаги уличали их в злонамеренных замыслах и давали основание для применения суровой кары. Братья, однако, не спешили виниться и даже проявляли неслыханную дерзость. Борис, принявший на службу изменника и казнокрада Лыку, отказался от его выдачи. Дважды великий князь посылал грозное требование, и оба раза Борис не робел перед грозой: «Кому суд до Лыко, пусть на мне управу ищет!» Иван Васильевич приказал Хованскому поймать вора и доставить к нему силой. По следу Хованского бросился Прон, хорошо помнивший запах прежнего хозяина. В Волоколамске он того уже не нашёл и поспешил к Боровску, неподалёку от которого находилось княжеское родовое поместье. Нюх не изменил Прону, по его наущению боровский наместник Образец окружил поместье своими людьми и после недолгой схватки взял Лыко под стражу. Князь яростно плевался, тянул окованные руки к бывшему приказному, а тот нагло смотрел чистыми глазами и пожимал плечами:

— Я человек маленький, мне как приказали...

Пока Прон выслеживал Лыко, Иван Васильевич решил, что пришла пора искать управу и на его защитника. К Борису был послан окольничий Ощера, с тем чтобы привезти брата на суд. Вместе с ним поехал и вызванный из Пскова Матвей. Великий князь напутствовал:

— Погляди тишком на тамошнее житьё да в Углич наведайся к Андрею. Чего найдёшь недоброго, мне перескажешь.

11 января в Новгороде торжественно звонили колокола в честь местного святого Михаила Клопского. Святой был известен по мрачному предсказанию: сорок лет назад, ещё будучи послушником Клопского монастыря, он объявил, что родившийся у великого князя в Москве сын, нареченный Иваном, разрушит обычаи новгородской жизни и принесёт гибель великому городу. О пророчестве блаженного вспоминать не любили, но в этом году оно проявилось особенно зримо, и святого решили почтить по самому высокому чину. Под неумолчный звон в сторону Пскова двинулся пушечный наряд, в составе которого находился старший мастер Семён. А в сторону Волоколамска направился санный поезд во главе с окольничим Ощерой. На одних из саней под видом невзрачного монаха приютился Матвей. Воля великого князя снова посылала друзей, но на этот раз в противоположные стороны.

Ощера отличался осмотрительностью, быстрой езды не любил, поэтому ехали с утомительной нудностью. По пути он несколько раз приглашал Матвея в свои сани и делился опасениями:

— Спесив государев братец и суда не допустит. Посмешку надо мной учинит, а то и жизни лишит. Он ведь всё перед государем показаться хочет, хотя ежели прямо, то побаивается. Со мной же — чего? Раз ты, скажет, от Иван Васильича пожаловал, я те хвост и ущемлю для евонной досады. А что, так и скажет, у него не задержит. Он ведь ещё мальчонком был проказлив: то в постелю гада подпустит, то быка пивом напоит, то у девок рубахи украдёт. Так вот доселе и играется...

Со временем, однако, игры Бориса стали не такими уж безобидными. Сызмальства навыкнув к вину и разврату, он не отрезвился в зрелости. Гулял громко и широко, со множеством прихлебателей, из которых образовался весёлый полк пьяниц и охальников — «легион бесов», как они сами себя называли. «Легионеры» постоянно разнообразили круг пьяных оргий, изощрялись перед князем и друг перед другом, ржавчина порока быстро разъедала округу и захватила почти весь Волоцкий удел. То, что не работало на пьяное зелье, приходило в запустение и упадок. Зарастали поля и огороды, изводились скот и птица, разрушались дома и хозяйственные постройки. Не во всякой избе можно было найти кусок хлеба, но почти у всех имелись пузатые горланы с хмельным зельем. Им оплачивалась любая услуга, им начинался и кончался любой день.

Ощера кутался в медвежью полость и продолжал своё:

— В этой пьяной вотчине не то что от князя, даже от смерда может ущемление статься. Прошлый раз в здешних колдобинах моя лошадь подкову обронила. Так, веришь ли, полдня кузнеца искали и нашли лишь такого, который еле на ногах стоял. Ему речёшь: ковать нужно, а он улыбается да н гнилой рот пальцем тычет — налей, дескать. Говорить уже разучился. Пришлось налить, тогда только и принялся за работу. Я всё боялся, что не на место подкову прибьёт, одначе обошлось.

С въездом в Волоцкий удел слова Ощеры нашли зримое подтверждение. Им встречались убогие постоялые дворы, громко кричащие, расхристанные люди, утонувшие в сугробах, кривые, поставленные без всякого лада дома. Под Волоколамском нагнали кучку чернецов, бредущих за ветхим старцем. От подвоза они отказались, но остановке, похоже, обрадовались. Предводитель, назвавшийся отцом Варсонофием, оказался монахом недавно учреждённой Иосифовой обители. Он вёл послушников для свершения духовного подвига.

— Им предстоит вступить в логово диавола, — объяснил старец, тыча узловатым пальцем в сторону Волоколамска, — самозреть его козни и не распасться от едкого тлена.